Пять новых писем… Два, судя по отображённой в списке входящих первой строчке – явно по работе, а вот три остальных – от какого-то Солныша. В сердце вонзается нежданная иголочка недоумения и тревоги… Дрожащий палец кликает по самому последнему письму, а всё нутро словно ошпаривает струя кипятка.«Ежонок мой, привет! Куда ты запропастился? Уже неделю не отвечаешь((( Я беспокоюсь! Ты что, дуешься? Твой Солныш».С первого взгляда меня больше всего поражают эти местоимения – «мой» и «твой». Хм, «Ежонок». Я-то думала, что я – единственная, кому позволено называть тебя ласкательными именами, но, как выяснилось, такие же права имеет и ещё кто-то. Для меня это такая невыносимо болезненная неожиданность, что даже дух перехватывает на миг. Будто под дых ударили. Рука тянется открыть другие письма, в том числе и твои ответы…
Часы тикают, отсчитывая секунду за секундой – моё время без тебя. За окном – августовские сумерки, а передо мной развёрнута переписка. Всматриваюсь в аватарку этого Солныша… Кого-то эта девушка мне смутно напоминает, будто я где-то видела её. Блондиночка с маленькими серёжками в розовых ушках. В своих письмах она упоминает детали, из которых становится понятно, что работает она медсестрой в офтальмологическом отделении. Из твоих ответов я узнаю её имя – Юля. Ну конечно! Та сестричка, которая сидела возле тебя после операции и рассказывала анекдоты… Тебе удалили глаз и часть зрительного нерва из-за опухоли, выписали, и я благополучно забыла об этой девушке. Я даже не подозревала, что твоё с ней знакомство продолжилось.
Сквозь саднящую и щиплющую боль, будто на открытую рану плеснули йод, я читаю её письма к тебе, пытаясь понять, была ли между вами лишь переписка или же вы встречались и общались лично. На последнее в письмах нет ни намёка: вы нигде не договариваетесь о встрече, не назначаете ни места, ни времени. Но нежность, пропитывающая каждую строчку посланий твоей собеседницы – как мне кажется, непозволительная – невыносимо больно ранит меня.
Твои ответы ей – ласковые, но сдержанные. Нежностей, которые допускает Юля, в твоих письмах нет, твой тон – тёплый и дружеский, но нигде нет ни сюсюканья, ни приписок «обнимаю» или «целую». Но ты позволяешь ей слишком много в отношении себя – все эти ласкательные прозвища, интимный тон, притяжательные местоимения. Не пресекаешь, не ставишь её на место.
Так, а вот и то, что я искала… Выяснение отношений.«Юля, я понимаю твои чувства. Довольствоваться лишь дружбой тяжело, но другого я не могу тебе дать. Но это не так уж мало, потому что друг (настоящий, конечно, а не просто приятель или знакомый) – это такой же близкий человек, как возлюбленный/ая».Юля соглашается с твоими доводами, плачет, смиряется, но и после этого не оставляет своих нежностей и интимного тона. Она делится с тобой всеми своими переживаниями, проблемами, радостями. Прогулявшись по осеннему парку, она посылает тебе аромат этой прогулки посредством нескольких фраз, а прочитав какую-то книгу, описывает впечатления и мысли. Часто она выражает свои чувства и состояние музыкой: в письмах встречается много ссылок на выложенные в Интернете песни и клипы. Ты тоже шлёшь ей музыку, иногда – стихи. Она также пытается сочинять стишки – корявые и неуклюжие, иногда с уморительнейшими перлами. Ты не критикуешь её любительские творения, ведь они написаны от всей души. Ты даёшь ей советы, успокаиваешь, если она расстроена, а она от письма к письму доверчиво раскрывает тебе свою душу… Ну, и невольно – мне, читающей сейчас без разрешения чужую переписку.
Вот только разрешения спросить я не смогу. И теперь уже неважно, встречались ли вы в реале, потому что в окна смотрит августовская ночь, а квартира заполнена такой же тишиной. |