Было ли дело в твоём выборе песен или в том чувстве, которое наполняло твой голос, но всё твоё выступление звучало, как признание в любви – каждым словом, каждой нотой. Растворяясь в нём, я забылась и вздрогнула лишь тогда, когда случайно заметила взгляд Риты. Никакого слова, кроме «странный», я тогда к нему подобрать не могла. Как туча, закрывшая солнце, это выражение омрачило Ритино лицо. Ещё минуту назад она сияла, довольная своим выступлением, а теперь сидела, как потерянная или погружённая в какое-то подобие транса. Лариса что-то сказала ей на ухо, и Рита рассеянно кивнула и вяло улыбнулась.

В коротком промежутке между твоими песнями лопоухий друг Ларисы, Дима, вдруг ляпнул:

– Я слышал, что она, – он кивнул в сторону сцены, – это… как бы… нетрадиционной ориентации.

Досужее любопытство и усмешка были написаны на его ушастом лице, а в его голосе мне почудилась лёгкая нотка презрительности. Впрочем, на последней настаивать не буду: это моё субъективное впечатление. Но как бы то ни было, мне хотелось взять этого Чебурашку за оба локатора и припечатать мордой об стол – за вот этот пренебрежительный тон, которым он посмел говорить о тебе. Но у тебя нашёлся защитник.

– Гы-гы, – ответил Паша, – да какое тебе дело до её личной жизни? Ты слышал, что она вытворяет с гитарой? Во-от, гы-гы… Она – талантище, а всё остальное – фигня. Гы.

Дима хмыкнул, почесал ухо.

– Ну, не знаю… Хорошо играет, но я б не сказал, что как-то особо… – Он явно не собирался сходу признавать свою неправоту.

– Что б ты понимал в колбасных обрезках, гы, – усмехнулся Паша. – А ты попробуй вот на таком уровне сыграть без глаз, вслепую… Посмотрим, что у тебя выйдет, гы-гы-гы! Планктон офисный.

– Так она что – слепая? – удивился Дима.

– Ага. – Паша закурил, откинувшись на спинку стула. – Как Джефф Хили. Знаешь такого?

Дима замялся. Паша хмыкнул.

– Ну, а Стиви Уандера хотя бы? Тоже великий слепой.

– Стиви Уандера слышал, но не знал, что он слепой, – признался Дима.

Он заткнулся, а мне очень хотелось пожать Паше руку. Мелированные волосы, серьги в ушах, пирсинг в губах и кислотный стиль одежды не всегда могут означать широту взглядов, но в случае с ним было именно так. Пусть его пробивало на «гы-гы» после каждой фразы, пусть у него был вечно плавающий, «обкуренный» взгляд, но мысли он высказывал вполне здравые.

Ты допела и умолкла с загадочной полуусмешкой на губах, чуть опустив гриф гитары и слушая вопли восторга, которыми надрывалась публика. Но что-то повисло в пространстве, внезапно загустевшем, как патока. И я знала, что именно: ты ждала меня.

Локаторы Димы возмущённо торчали: «Она – нетрадиционной ориентации». Паша презрительно курил: «Что бы ты понимал в колбасных обрезках». Лариса с Олей бездумно пили коктейли, попсово щебеча, а Рита сидела, словно выброшенная на берег после кораблекрушения. Я встала и пробралась сквозь толпу – к тебе. Будь что будет.

– Спасибо, Утёнок. Я тебя люблю.

Эти слова слышала только ты, но вот соприкосновение наших рук видели многие. А потом все увидели наши объятия в свете прожектора. Мы разве что не поцеловались на сцене, и только слепой (прости!) не увидел бы, что ты – моя, а я – твоя. По крайней мере, мне тогда казалось, что все всё поняли.

– Сбежим отсюда? – шепнула я тебе.

– Ну что ты, гуляй ещё, – улыбнулась ты.