Нет, не сказать, просто чтобы она поняла! И хочу видеть ее глаза, дрожащие ресницы, полураскрытые губы…

Джон очень хотел бы сказать ей, что любит, что она необходима ему, что она прекрасна, что он ею восхищается, что она бесконечно желанна… Но с его губ смог сейчас сорваться только рычащий тихий стон. Стон восторга мужчины, который держит в объятиях свою женщину.

– Люблю, – в лихорадочном бреду его поцелуев вымолвили ее теплые губы.

Виктория не знала, зачем сказала то слово, просто чувствовала, что не хочет держать это в себе. Джон на мгновение отстранился, сжал ее лицо в ладонях. Заглянул в глаза. Такого взгляда Виктория не видела ни у одного из тех мужчин, с которыми была. Да и существовали ли они вообще? Конечно нет. Только этот взгляд – счастливый, сияющий, кричащий о чем-то безумно красивом и важном.

И снова – поцелуи, еще жарче, еще дольше… Огненные прикосновения Джона переросли в настоящий пожар – дикий, бушующий, всепоглощающий. И распахнутый тонкий халат не мог быть преградой страсти. Виктория пыталась сдержаться, но тщетно: с ее губ сорвался первый несмелый стон. И горячие губы Джона тут же погасили этот звук страстным поцелуем.

Виктория лежала под огромным мягким одеялом и смотрела на едва тлеющие угли камина. Тело – расслабленное и утомленное. Мыслей не было. Были воспоминания. Перед мысленным взором всплывали события ночи, которую уже можно было назвать прошедшей, даже не события, нет – поток ощущений, ласк, поцелуев, объятий…

Она почувствовала, что щеки начинают розоветь от этих воспоминаний, и зажмурилась – наивная, как будто это могло что-то изменить, как будто тело могло забыть ощущение его тела, как будто из памяти можно было стереть звук его дыхания, стонов, бессвязных слов…

Джон лежал рядом и спал. Виктория тихо приподнялась на локте, заглянула ему в лицо. Даже в полумраке комнаты было видно, что оно безмятежно.

И беззащитно. Господи, что же будет дальше? Нет. Не потом. Сейчас, когда он проснется…

Виктории вспомнились все вчерашние мысли, сомнения, страхи. Ей стало ясно вдруг, что это и в самом деле – единственная ее ночь с любимым мужчиной. Что не может быть продолжения, потому что он – Джон Катлер, красивый, преуспевающий, очень богатый человек. А она – никому не известная Виктория Маклин, некрасивая художница, и нет у них будущего.

Виктория сжала губы, закрыла глаза, отвернулась.

Горько. Невыносимо больно. Неизбежно… Но то, что произошло, – неправильно, настолько неправильно, что почти невозможно… Нужно исправить. Нельзя, чтобы он…

Виктории стало страшно. Она безумно испугалась того, что вот сейчас он откроет глаза, посмотрит на нее. Что тогда отразится в его глазах? Непонимание, смятение, шок?

Я не хочу этого видеть! Не хочу!

По щеке скатилась слеза, потом другая. Виктория осторожно приподняла простыню, бесшумно и очень медленно выскользнула из-под нее. Даже если бы захотела, она не смогла бы сделать этого быстрее: слишком сильно было чувство, что сейчас, в этот самый момент, ей приходится отрывать часть себя, своей души и оставлять ее здесь, рядом с этим мужчиной.

Виктория торопливо одевалась, прикрыв за собой дверь ванной. Вода зашумела бы, и именно поэтому Виктория не включила ее, даже чтобы смыть соленые слезы.

Яркий солнечный свет падал через вымытые ночным дождем окна.

Джон ощущал ярость, клокотавшую где-то в глубине его души. Что было тому причиной?

Уязвленная мужская гордость? Или, может быть, горькое чувство брошенного человека?

Некоторые женщины так делают специально.