— Прекрасен, — почему-то плачешь. — Лучшее в моей жизни. Живи, любовь моя…

— Чувствуешь? — спросил я, целуя тебя в губы.

Сжимаешь пальцы, шепчешь: «Да». И отдаешь последнее дыхание мне. Человеку.

* * *

Раньше, когда было плохо, я летел, теперь бежал. Бесконечные, пустые коридоры. Неяркий свет. Крики в спину, лестница. Холодный воздух в лицо. Я бежал. Через визг тормозов, через летящие в спину проклятия. Бежал. И наслаждался бегом. Человеческим телом, душащей меня любовью. Я вспоминал глаза нашего сына, который никогда не родится, я выл в полный голос, понимая, как многое потерял. Нет, как многого я не имел.

Я хотел, как и она, простой жизни. Любящей жены. Тебя. Отцовства. Но я не получу ни первое, ни второе, ни третье.

Мост, плитка под ногами, золото огней и бесконечная, темная речная лента. Перелезая через перила в том месте, где недавно стоял ты, я вдруг понял. Умирать легко, если там, на другой стороне есть…

«Я буду тебя ждать».

— Куда, придурок! — закричал кто-то, отрывая меня от перил и швыряя на тротуар.

Больно. Никогда не было так больно и так пусто внутри. Я тихо засмеялся. Я смотрел на своего спасителя и видел почему-то темную, спокойную воду под мостом, в которой отражались золотые огни фонарей. Я чувствовал, как несло от этого человека алкоголем, и сильно удивился, когда наконец-то заметил: темные глаза его были полностью трезвы.

— Знаешь, друг, — сказал он, садясь рядом на асфальт. — Утопиться хотел, но вот передумал.

— Почему хотел?

— Да… жена моя… в аварии. Была и вдруг нет. Месяц как уже. Она все ребенка хотела, а я дурак — работа, друзья, развлечения, некогда, повысят, тогда и подумаем. А что теперь работа, когда домой идти сил нет, везде ее вижу. Друзей видеть не могу. Развлекаться… сам понимаешь.

— А почему передумал? — равнодушно спросил я.

На эмоции сил не хватало. На сочувствие — тем более. Да и способен ли я сочувствовать? Я, бескрылый инкуб, выжженный изнутри, и сочувствовать?

— Тебя, дурака, увидел, подумал, что глупо все это…

Я горько хмыкнул. Надо же, хоть на что-то я сгодился.

— Может… выпьем? — спросил он, суя мне бутылку жигулевского.

— А поможет?

— Нет.

— Тогда зачем пить?

— И в самом деле, зачем? — подернул он плечами, уставившись в спокойное, бездонное небо, край которого разрезала ярко-алая заря. — А топиться зачем?

— И в самом деле, зачем? — эхом повторил я, чуть улыбаясь.

Забавные все же эти люди… нет, мы забавные.

— А рассвет сегодня прекрасен, — сказал он.

— Да, — ответил я. — Прекрасен.

— Ты где живешь?

— Нигде.

— Ко мне хочешь? Двум придуркам все ж легче, чем одному.

Я пожал плечами и согласился. Глупый диалог. Рассвет глупый. Мир людей глупый. И я, отхлебнувший от души жигулевского, наверное, тоже. Мой первый глоток алкоголя. Первая сладость опьянения. Надо же, в этой жизни столько маленьких радостей. А я и не знал. И любить вы, оказывается, умеете. Мы умеем.

«Живи, любовь моя…»

Живу. Вот с этого момента и начинаю. А вы двое уж дождитесь меня как-нибудь, теперь я никуда от вас не денусь, теперь-то я, радуйтесь, сме-е-е-е-ертный. Идиот. Как там? Сын, дом, дерево? Начнем с дома… или с дерева?