Дело вот в чем: Чак владел пистолетом тридцать восьмого калибра, и пистолет этот не найден по сей день. Эрин рассказала полицейским, что муж приобрел оружие для ее родителей — после того, как их ферму ограбили, — и что пистолет зарегистрировали на имя Чака случайно, из-за бюрократической ошибки. По словам Эрин, она ничего не знала о судьбе пистолета после смерти родителей в двухтысячном и у себя в доме его не видела.

Какое значение имеет это отклонение от повествования — про пистолет, который то ли принадлежал Чаку, то ли нет? Да и имеет ли вообще? Тот, кто убежден в виновности Уоррена, получает удобный ответ на вопрос: где несовершеннолетний раздобыл пистолет? Украл у предполагаемой жертвы, разумеется. Мол, оружие вернули Чаку после смерти родителей Эрин — или, может, оно и вовсе никогда не переходило из рук в руки, — чем Уоррен и воспользовался. Однако правдоподобна ли такая версия? Весьма правдоподобна, по мнению присяжных.

В результате вещественные доказательства были сомнительными и косвенными, а обвинения против Уоррена Кейва базировались на свидетельстве дочери жертвы — пятнадцатилетней девочки, которая за первые полчаса общения с полицейскими дважды меняла свои показания. Переживала ли она психологическую травму, как настаивал на суде прокурор? Или расчетливо лгала?

Для Мелани и Уоррена Кейвов это не важно.

МЕЛАНИ: Мы лишь хотим добиться правды. Лани, если ты это слушаешь, то знай — мы тебя прощаем. Даю слово, что ни я сама, ни мой сын не станем выдвигать против тебя никаких обвинений или гражданских исков. Мы хотим одного — чтобы ты сказала правду. Хотим освободить Уоррена.

Глава 2

Я закончила слушать вторую серию в пять утра. Уснуть уже не смогла при всем желании. В голове гудело, сквозь гул настойчивой барабанной дробью пробивались растерянные мысли. «Если отпечатки появились во время убийства, то что Уоррен делал наверху?»

Был ли Уоррен наверху в ту ночь? Стоял ли за дверью с оружием — в нескольких шагах от меня, спящей? Я вздрогнула. В таком случае ему пришлось бы двигаться на редкость бесшумно, иначе его услышали бы: не только отец, но и сестра, она ведь бодрствовала.

Если же отпечатки на втором этаже появились не в ту ночь, значит, это произошло в другой раз. Уоррен говорил правду — мама крайне редко куда-то уходила. Поэтому я легко вспомнила описываемый им день: мы отправились в торговый центр выбирать подарок ко дню рождения тети А. Припоминаю, как вечером мама рылась в ящичках и бормотала себе под нос. Я спросила, что она делает, и получила невразумительный ответ — то ли она сходит с ума и сует вещи неизвестно куда, то ли наоборот… Мама часто бывала рассеянной и не знала, где что лежит; я не придала этому случаю никакого значения. Только вдруг она искала лекарство или деньги, украденные Уорреном? И если он оставил отпечатки на втором этаже за несколько дней до убийства, то разве не логично, что и отпечатки внизу оставил тогда же?

«Прекрати», — велела я себе. Не важно, когда именно появились отпечатки. Уоррен мог оставить свежие в ночь, когда убил отца, или мог надеть перчатки. Этот вопрос лишь отвлекает от главного доказательства: Лани видела, как Уоррен нажал на курок.

* * *

Стоило узнать о «Пересмотре», как он начал мерещиться мне повсюду. Любой человек в наушниках становился потенциальным слушателем; любое слово, хотя бы отдаленно похожее на «Бурман», повергало в ступор. В очереди в супермаркете я вдруг уловила сзади: «Пересмотр» — и напряглась.