— Ну, миленькая, ну, лежи, ну, спокойно, — шептала расчувствовавшаяся Валя.

И, хотя за гулом мотора ее не было слышно, Кусачка чуть расслабилась. Собака не стала рваться с дрожавшего лотка, потому что была приучена лежать спокойно.

Но все же датчики передали приборам, что пульс забился быстрее, и врачи заметили беспокойство маленькой молнии на зеленоватом экране.

Как верный сторож, лежащий на пороге дома, перетерпела Кусачка все неприятности. Когда тряска кончилась и распутали ремни, она несколько минут отдохнула на полу с высунутым языком и вскочила на ноги как ни в чем не бывало.

— Молодец! — похвалила Валя и сунула ей в рот конфету.

А Козявка жалобно повизгивала на лотке и потом долго еще дрожала. Только кусочек сахару привел ее в чувство.

Пес Мальчик после опыта тяжело дышал и изумленно смотрел на всех выпуклыми блестящими глазами.

— Знаете, о чем он сейчас думает? — хитро спросил Елкин у присутствующих. — Он с удовольствием сознался бы в том, что вчера похитил гайку. Он давно понял вину и даже был готов понести заслуженное наказание. Но он никак не ожидал, что за обыкновенную гайку может быть такая встряска!

Все рассмеялись, а профессор сказал:

— И все-таки враг номер один — вибрация, сотрясение, или, как думает Мальчик, встряска, — самый слабый враг космонавта. Реактивным летчикам этот враг страшнее. Называется — «флаттер», от английского «трепетать». Крылья самолета могут задрожать, как фанерные листы. Летчика швыряет по кабине. Самолет рассыпается… В ракете вибрация не угрожает гибелью, к ней надо только привыкнуть.

Привыкали каждый день. Машина добросовестно трясла маленьких, опутанных ремнями испытателей. Те лежали спокойно, только высовывали влажный язык, и он тоже сотрясался мелкой дрожью.

Василий Васильевич смотрел на зеленоватый экран и был доволен таинственным бегом линий. Конечно, в ракете вибрация куда сильнее, но все же это не флаттер. Летчик Черняев однажды попал во флаттер и считал себя счастливцем, что отделался синяками. Бывали случаи печальнее.

А Валя в то время, когда выли вовсю моторы, тихонько напевала и опять думала о приборах-пакетиках, трубочках и шариках. Сейчас они трясутся вместе с Кусачкой, а потом полетят с ней в ракете и расскажут о всех переживаниях путешественницы лучше живого свидетеля.

— Футбольный врач — на поле. Судовой — на корабле. Хирург — около больного. А космический — у приборов, — голосом Василия Васильевича сказала Валя. И вздохнула: — А я? Шью трусы и майки, одеваю да раздеваю собак. И не делаю никаких открытий.

Она повернулась к Елкину, который наклонился над приборами, и сказала сердито:

— Вот возьму и улечу. И сама все испытаю!

— Испытания? — отозвался, не оборачиваясь и думая про свое, Василий Васильевич. — Идут хорошо. Этот враг для Кусачки уже не страшен!

Новые неприятности

Валя заглянула в круглый зал. Посреди зала стояла машина, точь-в-точь карусель: столб с подпорками, на столбе — рама, на раме — две кабины. Эта машина должна была знакомить собак с новой опасностью. Стоило карусели завертеться, как на ее пассажиров наваливались могучие, невидимые силы, бороться с которыми было бесполезно.

Сейчас машина не работала. Врач Дронов и его помощница Зина, Валина подруга, ходили по залу и о чем-то спорили. Увидев Валю, Дронов крикнул:

— Заходи!

Валя пришла поговорить о своих питомцах, но, покосившись на карусель, поежилась и неожиданно для себя сказала:

— Хорошо, что у такой страшной машины такой добрый хозяин!

— Это я — добрый? — удивился Дронов, а маленькие глаза его превратились в черные точки и весело заблестели.