|
Сажусь рядом с Ваней, рядом со мной падает Даша. Завязывается нелепый светский треп обо всем, что никому не интересно. Хижняк слегка флиртует с этой Оксаной, трио клиентов деловито растирают с Лобовым «за перспективы», а я шепотом спрашиваю у Вани, как бы свалить отсюда, и поглядываю на счастливого Антона, сидящего за три стола от нас в женском окружении. Даша снимает под столом туфли и начинает возить по моей ноге, а вокруг так тесно, что мне и не отодвинуться. На поляне три бутылки шампанского, бутылка Bacardi и какая-то водка. Я стараюсь быть учтивым одновременно со всеми сидящими (то есть просто улыбаться, не произнося ни слова). Ваня рассказывает про наш сериал, Хижняк – про трудности работы в эфире с чиновниками, Лобов рисует на салфетке график роста аудитории нашего канала, а клиенты снисходительно кивают и опрокидывают рюмку за рюмкой. Мешаю Red Bull с Bacardi, и, кажется, я единственный, кто не при делах. Про сериал лучше и не вспоминать, вся трудность работы с чиновниками заключается в том, чтобы их не надорвать до конца, а на салфетке я в таком состоянии могу нарисовать разве что неприличное слово. Меня на самом деле и нет, есть только мой телефон под столом в непрерывном эсэмэс-чате с Наташей. Даша уже бросила в мою сторону три косых взгляда, Лобов пытался вовлечь в дискуссию о молодежной аудитории, а у меня в голове пульсирует Мумий-Троллевское «уходим, уходим, уходим».
Незаметно начинаются свальные танцы. Коллектив канала сосредоточенно двигает нижними частями тела, стараясь попадать не в такт, а под снисходительно-одобряющие взгляды начальства. Играет ужасающая русская попса, и официанты не перестают наполнять наши бокалы. Я чувствую, что пьянею, и стараюсь отпускать ничего не значащие фразы, которые могут быть истолкованы как угодно. «Акцент на этом можно бы и усилить», «Прямой эфир обладает особой энергетикой» и «Вы не покупаете у нас рекламу – вы покупаете настроение людей». Кажется, они не находят живого отклика в сердцах присутствующих (Ваня дважды наступил мне на ногу, а Даша толкнула под локоть). Внезапно ко мне поворачивается Оксана и замечает, что я ей кажусь «вещью в себе», «как настоящая звезда», и Лобов красноречиво закашливается, давая понять, что с этой сучкой мне следует быть как можно более учтивым. А мне вспомнился другой вечер и другие люди. Я стою на открытой террасе одиннадцатого этажа отеля «Маджестик» и смотрю на огни ночной Барселоны. В одной руке у меня бокал шампанского, а в другой – полуистлевшая сигарета. И чья-то подруга (не исключено, что моя) стоит сзади и тихо спрашивает: – Ты собираешься стать звездой? А пять минут назад официантка сообщила мне, что шампанского больше нет, потому что мы уничтожили все запасы. Но люди за другими столиками продолжали его пить, и меня душило чувство отчаянной несправедливости, ведь на самом деле шампанское было, просто нам перестали его подавать, памятуя историю с разгромленным сьютом. Я стоял и безмолвно сокрушался по этому поводу, а вопрос девушки повис где-то там, над нашими головами, в свете прожекторов, изредка выхватывавших чаек, летевших в ночном небе. И ей пришлось повторить его громче: – Ты собираешься стать звездой? – Нет, – помотал я головой, не поворачиваясь. – Я собираюсь стать арт-объектом. Она хотела добавить что-то еще, но я уже переместился на диваны и завязал беседу с менеджером рекорд-лейбла, который устраивал эту поездку для ведущих музыкальных каналов. А потом громко играл Moby, и нам постоянно приносили какие-то счета, которые нам даже не приходило в голову смотреть. Их всегда оплачивал кто-то другой. А утром, в самолете, я от нечего делать спросил соседа: – А человек может быть арт-объектом? Но он лишь пожал плечами и ответил: – Спроси у нашего тур-менеджера, это же они за все платят. |
