– А он все не ехал и не ехал.

– Так и было, – стягиваю джинсы. – Я хочу принять душ.

– За что вас в милицию забрали, ты еще не придумал?

– За драку. И за траву.

– Ты дрался? С кем? – Она загораживает мне дорогу, хватает за руки.

– С Хижняком. Нажрались сильно и полезли в бычку.

– А на ваших телевизионных корпоративах менты – это обычное дело? – В глазах недоверие пополам с тоской.

– Залезь, пожалуйста, в правый карман моей куртки, – говорю я, стараясь быть как можно спокойнее.

– Зачем?

– Залезь.

Она идет в прихожую, возится с моей кожаной курткой, достает справку, разворачивает.

– Это что?

– Справка из ментовки. Специально попросил. Для тебя.

– Ты издеваешься? – Она подходит ко мне, держа бумажку двумя пальцами, будто боясь обжечься.

– По-моему, это ты издеваешься. Можно, я наконец приму душ?

Вхожу в ванную, закрываю за собой дверь. Запираюсь. Смотрю на себя в зеркало. Лицо перекошено раздражением. Надо над собой работать, да что-то надоело за все эти годы.

– А менты вас за деньги отпустили или как? – слышится из-за двери.

– Отпустили бесплатно. Ага. С травой, – забираюсь под душ, – а справку за деньги написали.

– Знаешь, я думаю...

– Знаешь, я знаю, что ты думаешь, – огрызаюсь я, – вот если бы так оно все и было, как ты думаешь, поверь, я сочинил бы что-то позавлекательнее, чем ночь в ментовке. Например, пришел бы домой под утро, сильно пьяный. Корпоратив сам по себе – это же отличная отмазка, правда?

Она что-то отвечает, но я не слышу. Струи воды попадают мне в уши, я закрываю глаза и переключаю этот канал. В голове только один вопрос: почему получается, что правда – единственная версия, в которую никто никогда не верит?

Выхожу из душа гораздо более спокойным. Достаю из кармана куртки телефон и сигареты. Слышу приглушенные всхлипы со стороны кухни. Наташа сидит за столом, обхватив голову руками, в полной темноте.

– Ну что ты, ну перестань, пожалуйста! – Сажусь рядом, обнимаю ее.

– Я думала, что ты... Я не знаю... – всхлипывает она. – Ты перестал отвечать на мои эсэмэс. Я писала тебе каждые пятнадцать минут, начиная с половины первого...

– У нас забрали телефоны, я же тебе сказал!

– ...Я не знала, что думать. Вы напились, кто-то сел пьяный за руль. Или... вы поехали в другое место... я звонила, а ты был... вне зоны... телефон отключен. И я...

– ...И ты подумала, что на самом деле все как обычно. – Я закуриваю, кладу подбородок на ее плечо. – Так уже было. С другими. Он такой же, как они. Только в этот раз еще больнее, да? – Ее плечи начинают содрогаться все сильнее. – Точно, так и думала. У него нет тормозов, его не волнуют чужие чувства. Он же мальчик-звезда. У него все – игрушки. Скучно стало, он и свинтил. Как-то сложно у него все... и как-то глупо...

Я прикрываю глаза рукой. Разом накатывают усталость и тоска. Неужели я настолько предсказуем, что не могу существовать нигде, кроме избитых схем? Да и то кем-то придуманных. Не мной. Наташа плачет, и мне бы в пору самому зареветь. Мне жалко ее из-за этой бессонной ночи, и жалко себя из-за того, что искренность вкупе с ментовской справкой лишь укрепляют версию блядства. Мне жалко нас, потому что мы разучились верить другим. Убивали в себе это чувство годами. Транжирили его, размазывали по стенкам недопитых бокалов, топили в виски. Мы и себе-то больше не верим, что способны быть искренними.

Очень трудно быть красивыми и успешными одиночками.