Очень трудно быть красивыми и успешными одиночками. Таким, как мы, наверное, место в зоопарке, на потеху публике, или в перекрестье объективов, где каждый может убить тебя фотовспышкой.

Жили-были одинокий мальчик и одинокая девочка. Однажды они встретились и прожили долго и счастливо – двое суток. И умерли в один день, от тоски. Оттого, что не могли поверить, что вся эта любовь и все это счастье настоящие.

– Твой Хижняк ублюдок, ненавижу его! – Наташа поднимает зареванное лицо.

– На самом деле он клевый парень. Мы с ним тоже думали друг о друге слишком много и слишком стандартно. – Вытираю ей слезы тыльной стороной ладони. – Поверь, он клевый чувак, жалко, что пришлось выяснить это в ментовке. Я тебя с ним познакомлю.

– Я люблю тебя! – Она обвивает руки вокруг моей шеи и прижимается ко мне. – Я боюсь за тебя, я не хочу тебя терять... не хочу!

– Нет. – Я мотаю головой. – Нет...

Несколько минут мы сидим, обнявшись. Молча. Я дышу ее запахами, я смотрю на мир сквозь ее спутанные волосы. Мне хорошо. Кажется, что я здесь давно. И здесь я – дома.

На столе жужжит мой телефон, вырывая нас обоих из состояния невесомости.

Даша Семисветова: «Куда ты пропал? Ты в порядке? Я за тебя волнуюсь! Мне сказали, что вы с Хижняком попали в милицию, это правда?»

Айфон рациональная вещь. Для того чтобы хозяин не напрягался открывать сообщения, они сразу высвечиваются на экране, экономя ваше время. И заодно облегчая жизнь вашим спутницам, которым теперь уже можно не спрашивать: «Это кто тебе пишет в такое время?» Достаточно просто посмотреть на экран. Удобная штука.

Кажется, Наташины глаза покрываются инеем. Иголки зрачков. Ногти на поверхности стола. Молниеносная пощечина. Еще одна. Я даже не закрываюсь. Она задевает локтем высокий бокал с водой, который опрокидывается, но не разбивается. Еще пощечина. Теперь уже намеренно смахивает бокал со стола, и тот разлетается по полу мелкими крошками. За ним летит мой телефон и ваза с зелеными яблоками, которые, оказавшись на полу, кажется, сами стараются закатиться подальше, чтобы их не растоптали.

Наташа отталкивает меня и выбегает из кухни, шваркая дверью так, что вздрагивают оконные стекла. Я остаюсь один. Я правда не знаю, что ей сказать. Я не знаю, нужно ли в таких ситуациях говорить. Господи, я всегда считал, что ты создал женские пальцы для маникюра. Ну почему ты не разобрался с тем, кто придумал этим пальцам занятие в виде отправки эсэмэс-сообщений? Тебя развели? Сказали, что так будет легче всем влюбленным?

Захожу в комнату. Наташа сидит на диване, сосредоточенно щелкая пультом телевизора.

– Боюсь, я не могу нести ответственность за каждую девушку в этом городе, которую интересует, в порядке ли я. – Развожу руками, но ответной эмоции не вызываю. – Можно еще разбить телевизор, это будет символично. – Подхожу ближе. – Ты собираешься ревновать меня к каждому плинтусу на работе? – Сажусь рядом на диван. – Это случайное... случайное совпадение.

– Слушай, ты можешь замолчать?! – говорит она, не поворачивая головы в мою сторону. – Сегодня у тебя так много случайных совпадений, просто комедия положений.

– Я в детстве играл Пьеро в школьном театре. – Пытаюсь ее обнять, но она скидывает мою руку.

– У тебя хорошо получается до сих пор.

– Это правда. – Вытираю ладонью лицо, набираю в легкие воздуха. Хочу сказать что-то важное, но... не приходит. Скольжу по ней взглядом – волосы, шея, запястья. На левой ноге, чуть выше пальцев, красная черточка и выступившая кровь. Видимо, стакан, или ваза.

Опускаюсь на колени. Двумя руками беру ее ступню.

– Что ты делаешь?! – рычит Наташа.