– Я так испугалась! – Она бросается мне на шею.

«Кого? Себя?» – я не знаю, что ей сказать. Ловлю себя на мысли, что она – вторая за сегодняшний день, кого я глажу по голове. Андрей Миркин: человек, которому не все равно.

– Ну перестань, перестань...

– Я не могу без тебя, не могу! – Маша начинает всхлипывать. – Мне не хочется жить. Все как-то пусто вдруг стало, понимаешь?

– Прекрати, ну зачем ты так? – Смотрю в пол и отмечаю, что на ее ногах босоножки. Верить в это не хочется, но вместе с тем... Пытаюсь рассмотреть сквозь объятья ее лицо. В самом деле, макияж сделать успела. Выглядит все так лажово и неестественно, что мои руки сами собой перестают ее держать. Девочка собиралась на работу, и тут ей пришла гениальная мысль поебать мне мозги именно таким способом. Чтобы не терять даром время – накрасилась, придирчиво оглядела себя в зеркало, выбрала одежду, влезла в босоножки. А тут и герой подоспел, взлетел на крыльях любви! Успел до того, как спящую красавицу, временно сменившую прописку в хрустальном гробу на офис в стеклянном кубе башни «Федерация», кто-то разбудит! Накинула халат.

– Я думала, больше никогда тебя не увижу. – Она поднимает глаза, убедиться, что я все еще весь в переживаниях.

– Увидела, – сухо отвечаю я, сажусь на банкетку и закуриваю. – Знаешь, я боялся не успеть... На перекрестке чуть не попал в аварию. «Прощай»... Зачем ты так, а?

В душе поднимается волна праведного гнева. Хочется устроить скандал, высказать ей все, что я думаю. Сказать о том, как это должно быть постыдно: шантажировать человека таким способом. Напомнить о... но чувствую себя использованным презервативом. Не могу назваться самым доверчивым из ныне живущих, но и самым черствым – тоже. Спросить ее про то, как именно она хотела уйти из жизни? Вены, веревка, снотворное? Нет, снотворное не подходит, сейчас утро. Смерть – смертью, а ей же еще в офис нужно попасть! А я-то испугался, метнулся как воробей, долетел, чтобы увидеть... собирающуюся на работу женщину. И добавляет паскудства всему этому то, что девушка даже не удосужилась разыграть спектакль до конца. Мне предлагалось поверить в трагедию без декораций. И так сойдет, он мальчик впечатлительный. Хочется заплакать. Нет, хочется зарыдать. Но за меня это делает Маша. Опускается на корточки, виснет на мне и рыдает.

– Но все... все... все уже хорошо, – обнимаю свободной рукой. Незаметно стряхиваю пепел сигареты ей на голову. «Ты, зайка, вроде умерла. А я вроде поверил». Шепчу на ухо: – Давай выпьем кофе ...

Убедившись, что «Тойота Камри» Маши свернула за угол, даю ей еще четыре минуты на то, чтобы вернуться – забытый пропуск/кошелек/поцелуй, – закуриваю и достаю мобильный.

– Ну! – недовольно отвечает Караваев.

– Ты чего такой злой? Хижняк съемку завалил?

– Тебе правда интересно?

– Очень!

– Мы сегодня снимали два с половиной часа! То Хижняку дети не нравились, то свет не тот, потом он полез в сценарий...

– Кошмар, вот козел, как я тебя понимаю! – выдавливаю я, но тут, словно в наказание, слюна попадает не в то горло. Я захлебываюсь кашлем, роняю мобильный и начинаю приседать, чтобы восстановить дыхание. Трубка надсадно фонит голосом Дениса: – Бу-бу-бу-бубу. – Глаза наполняются слезами, я нажимаю в район солнечного сплетения, и мне наконец удается исторгнуть из себя никотиново-гайморитный комок. Поднимаю с земли телефон: – ...буду под него переделывать! Он решил, что это кино! Вы, парни, иногда напоминаете мне провинциальных комедиантов!

– Вот именно, – наугад отвечаю я.

– Что? – Пауза.