Он разводит руками, словно извиняясь, за то, что собирается сделать. Они подходят, растянувшись этаким каре, насколько позволяли габариты камеры. Немногочисленных знаний в области криминального мира, хватило, что бы понять, что он оказался в сучьей камере и своего мнения или выбора, у этих людей нет. О чём они, почти прямым текстом, сейчас и сказали. Они вынуждены делать то, что им приказано, иначе их просто отправят в зону. Поселят к остальным. И самый лучший, почти фантастический вариант, который ждёт этих пятерых – переход в касту опущенных. Хотя тут, конечно, можно и поспорить, что лучше. Люди разные, кто-то готов на всё, лишь бы оставаться среди живых, хоть как, хоть в каком статусе, но среди живых. За себя же он знал точно - смерть всё-таки, будет лучше. Как минимум, он выбрал бы смерть. Сдаваться он не собирался. Когда камеру открыли, все пятеро лежали на полу. Он сам лежал на кровати, даже не красный - сине-малиновый. Но только у него одного, не было переломов. Все пятеро отправились сразу же в лазарет – четверо в тот, где работают врачи, один в тот, где правит судебная медицина и вместо палат, установлены большие, не очень уютные, холодильники.

Ему в лазарете было отказано, так как он в процессе зверского избиения задержанных, никак не пострадал. По всем бумагам и клятвенным свидетельствам охраны, а так же самих заключённых, он зашёл в камеру, начал грязно материться, а потом всех беспощадно избил, отобрал у них сигареты и нагло плюнул на пол, когда охрана прибежала на вопли несчастных…

Наверное, если бы не адвокаты Лиги Наук, он бы не пережил той недели. Почему-то, они занялись его делом. Лига Наук, сделала прощальный подарок, своему, не в полной мере раскрывшемуся таланту, который свернул на кривую дорожку…, это не сильно помогло. Но он остался хотя бы в живых. Сумел получить хоть какую-то медицинскую помощь и не загнуться от полученных в той драке травм - помяли его серьёзно. Не Лига, наверное, он до суда не смог бы дожить…, суд был удивительно быстрым. Наркотики, убийство оперативника, убийство и тяжкие телесные нанесённые заключённым - по совокупности, ему светило очень много лет за решёткой.

Тогда его часто посещали мысли о самоубийстве, ещё до суда – он ведь всё прекрасно понимал, видел свои перспективы, точнее полное отсутствие оных. А обстановка нового места содержания, постоянная боль в отбитом теле (врач, померив температуру, строгим голосом заявил, что у заключённого острейшая аллергия на обезболивающие препараты, причём на все известные современной медицине) и общая атмосфера, таким мыслям только способствовали. Держать его стали в отдельном помещении, без сокамерников, в больничной камере – спасибо адвокату Лиги. Приставили к нему двух охранников, которые дежурили в палате по очереди и медсестру, размах плеч которой, был шире, чем у него самого. Не будь он там под постоянным присмотром, наверное, стал бы искать способ, покончить с собой. Эти белые стены, наручники, нагнетавшие чувство безысходности, угрюмые, полные презрения морды охранников…

Там ему тоже вспомнились древние фильмы о тюремной жизни – не настолько архаичные, не о тридцатых. Те, что рассказывали о реалиях тюрем, ещё до больших реформ. Жуткие фильмы были. С тех пор, в местах не столь отдалённых, конечно, всё сильно изменилось. В кои-то веки, общественные организации, сгодились хоть на что-то, кроме пустого, докучливого визга на каждом свободном углу. Благодаря этим организациям, хоть и непонятно каким таким чудом это всё же случилось, но всё же, под их давлением, гуманитарный онанизм честных законников, таки взял и разродился реальными реформами системы «исправления и наказаний».

Впрочем, несмотря на все те давние реформы, что-то так и осталось неизменным.

Избежать новой взбучки, ему не удалось.

-Ну, чё пидорас? – Сказал охранник, гремя решёткой.