Сначала капитан Эшкрофт, потом доктор Фелл, потом Алан и Камилла инстинктивно прошли за ним несколько шагов мимо поперечного коридора. На мгновение Янси оглянулся на них, крохотное пламя осветило часть его лица и темные глаза. Потом его внимание обратилось на двойные двери.

– Да? – окликнул он вдруг. – Кто там? Кто тут есть?

И он кинулся прямо к дверям, открыв их плечом, и исчез в темноте. Остальные теперь не могли видеть его, но они слышали топот его ног, доносившийся с галереи, в погоне бог знает за кем или чем.

– Вернитесь! – завопил капитан Эшкрофт. – Вернитесь, олух! Я же говорил вам…

– Все в порядке, не так ли? – закричала Камилла. – То есть я хочу сказать, с ним все в порядке? И думать не хочу, что…

– Тогда не думайте, – посоветовал ей капитан Эшкрофт. – Парень безумен, как бешеный волк! Он гоняется за собственным воображением, только и всего; кроме нас, здесь никого нет. Одно время доктор Фелл думал, что, может быть, кто-то придет, но никого нет. Кроме нас пятерых, здесь нет ни единой живой души на расстоянии…

И в эту минуту все застыли. Потому что все это услышали.

Сначала раздалось треньканье банджо, потом легкий тенор запел песню. Приглушенные, словно им мешало какое-то препятствие, и все же громкие в ночной тишине, ноты доносились откуда-то с этажа.

О, я пришел из Алабамы

С банджо на моем колене;

Я иду в Луизиану

Повидать мою Сюзанну.

О, Сюзанна!..

Поддержанные мощным оркестром, множество мужских голосов хором подхватили и пропели еще три куплета. Потом, словно после некоторого раздумья, музыка и голоса слились в слащавом сентиментальном напеве:

Ах, как ярко солнце светит у меня в Кентукки дома;

Это лето, вечером веселье…

Вот тогда все четыре слушателя зашевелились: они повернули из центрального коридора обратно в поперечный. Свет фонаря капитана Эшкрофта скользнул по нему, как и луч маленького фонарика Алана.

– Она была права! – Капитан Эшкрофт указал на Камиллу. – Это из одной из тех двух дверей в самом конце, слева или справа, как войдешь. Но кто же закатывает серенаду в это время ночи?

– Серенаду, говорите? – просипел доктор Фелл. – Это звучит слишком механически, чтобы быть живым пением. Кроме того, слышится некоторое поскрипывание. Я склонен думать…

Алан и капитан Эшкрофт уже ушли вниз по проходу. Фонарик Алана, светивший в направлении той двери, которая теперь оказалась справа от них, выхватил из темноты на стеклянной панели черный номер 25. Потом он метнулся к двери напротив, и они наконец-то нашли комнату номер 26.

Голоса, закончив прославлять свой старый дом в Кентукки, теперь дружно голосили о «Славном голубом флаге». Но в комнате было темно.

– Стоять! – сказал капитан Эшкрофт. – Давайте без спешки!

Повернув дверную ручку, он приоткрыл дверь настолько, что смог нащупать выключатель на стене с левой стороны. За стеклянной панелью зажегся свет. Капитан Эшкрофт, сунув потушенный фонарь в карман, распахнул дверь и подложил под нее деревянный клинышек, который нашел на полу.

Это была довольно большая квадратная комната, обычный класс, за исключением того, что единственная доска в ней была переносной и стояла на мольберте позади учительского стола, как и доска в Мэйнард-Холле.

Свет под потолком был не очень ярким. Алан увидел четыре небольших квадратных окна высоко под потолком на восточной стене.