И операция прошла спокойно и быстро, и пациент был тих и вежлив, и родственники к нему приходили опрятные, спокойные, как с картинки. Я периодически видела их на обходах. Пациента выписали через три дня – виталистические процедуры сделали свое дело. А наутро после его выписки Эльсен, что-то пыхтя себе под нос, буркнул:

– Рудлог, зайдите ко мне в кабинет.

Я обожала его за это «Рудлог».

В кабинете стояли корзина цветов, какие-то пакеты, коробки.

– Вот, – проворчал старый хирург, – надарили. За вшивую язву, а благодарности, как будто я ему прямую кишку на денежный автомат заменил. А это вам, – он сунул мне в руки объемистую коробку конфет с прозрачными стенками, – очень просил передать.

Эльсен снова грозно засопел – и я схватила коробку и предпочла ретироваться.

Нужно было отдать конфеты на проверку Тандаджи. Но я не удержалась: открыла, потянулась за конфетой с орешком – и нащупала в глубине коробки что-то плоское и твердое.

Вытащила на поверхность и тут же закрыла коробку – от камер. И пошла с ней в кладовку.

Это оказался телефон. Вбит туда был один номер. И в памяти – одно сообщение.

«Нам же не нужны лишние уши? Первый кусочек свободы для тебя».

Я не удержалась – прыснула. Сунула телефон в карман и пошла дальше работать.

Конфеты, кстати, оказались божественными.

9 января, понедельник, Бермонт

Очень мокрая молодая медведица стояла в пруду, опустив морду в воду; наружу торчали круглые уши и часть лба. Она старалась не двигаться и только изредка вздрагивала от нетерпения. Ну где же, где же они? Подняла голову, помотала ею и снова сунула нос в пруд. Насторожилась, замерла – и прыгнула вперед на манер лягушки, загребая передними лапами и шлепая ими по воде, скакнула раз, другой, клацая челюстями, развернулась, загоняя косяк. У берега забились несколько серебристых тел – а медведица, уже почти красуясь, подцепила зубами здоровенную форель, сжала когтями, порыкивая, и вгрызлась в брюшко, выедая сытную икру. Ревела, урчала от удовольствия так, что у охранников, стоящих у внутреннего входа в замок, потекли слюни. Они бы тоже хотели выбраться куда-нибудь в лес, в предгорья и там поискать лакомство в быстрых незамерзающих реках.

Ее величество Полина-Иоанна изволила ловить рыбу. А его величество Демьян в человеческом обличье сидел на берегу, скрестив ноги, молчал и наблюдал. Сидел он в окружении полутора десятков берманских малышей, которые восторженно повизгивали и азартно болели за рыбачащую королеву. Им только предстояло познать упоение охоты и осознанное нахождение во втором облике.

Детский сад на выпасе. Что делать, если именно дети приучили Полину к нему? Именно в их компании она перестала убегать, завидев Демьяна не в шкуре. Принюхивалась осторожно и очень удивленно и моргала с негодованием: как так, нет меха, нет лап, а пахнешь как мой большой медведь? Иногда еще пригибалась, когда он слишком резко двигался или повышал голос, и отчаянно, испуганно тявкала. И с радостью кидалась к нему, когда оборачивался, фырчала, вынюхивала, подставляла холку. Хорошо с тобой, большой медведь, давай играть. Или спать. Или поймай мне рыбу!

Полина снова плюхнула лапами по воде, дети взвизгнули, а Демьян стер с лица холодные брызги. Лосося сюда регулярно подвозили и выпускали, иначе с аппетитами супруги тут скоро остались бы одни лягушки. Вот и сейчас: уже наелась, а жадничает. Морда в крови и икре, а дальше прыгает за толстой форелью. Играется.

Поля, зажав в пасти очередную бьющуюся добычу, вальяжно вышла на берег, отряхнулась, подозрительно посмотрела на затаивших дыхание детей и вдруг потрусила к одному мальчишке лет четырех, стала тыкать ему в лицо рыбиной. Ешь, мол, медвежонок.

Сидящая неподалеку в группе женщин мать ребенка вскинулась, ахнула.