Ей казалось, она никогда больше не поднимется с места — так она была разбита. Но Мадленка по природе была упряма, и если она что-то задумывала, то непременно добивалась своего.

Следующие три или четыре часа Мадленка перетаскивала тела к высохшему ручью. То мечом, то руками, обломав все ногти и ободрав до крови пальцы, она немного углубила русло в выбранном месте и стала укладывать тела друг на друга, — но сначала сняла с Михала рубашку, покрытую еще не засохшей кровью, и отложила ее в сторону. На рубашку она положила веревку, которой он был привязан к дереву, и одну из тяжелых стрел с четырехгранными наконечниками, поразивших его.

Прежде чем уложить в могилу мать-настоятельницу, Мадленка долго искала в траве ее четки, и найдя их, вложила в руку умершей и не забыла поправить ей волосы, как умела. У одного из слуг Мадленка позаимствовала штаны, у другого — сапоги, у Збышека — шапку, а с Болеслава сняла куртку, на которой почти не было пятен крови. Все это Мадленка делала потому, что у нее сложился некий план, которому она намерена была следовать.

Поскольку женщине разгуливать в одиночестве по лесам, кишащим разбойниками, было отнюдь небезопасно, а ее собственное платье, разодранное и окровавленное, пришло к тому же в полнейшую негодность, Мадленка решила переодеться мальчиком, вернуться домой и потребовать справедливого возмездия для тех, кто убил настоятельницу и так жестоко казнил ее родного брата.

При свете луны Мадленка засыпала тела песком, а сверху набросала камней и навалила сломанных веток. Чего-то, однако, не хватало, и Мадленку осенило: она подобрала две толстые ветки, перевязала их лоскутком от своего платья так, что образовался крест, и водрузила его над могилой.

Совы, сидя на ветках, тревожно ухали, глядя на дивное зрелище — холм, выросший посреди песчаного русла. Мадленка, стоя с непокрытой головой, подумала, что надо бы прочитать молитву, только она не знала, какую. После небольшой заминки она стала читать «Отче наш»:

— Отче наш, иже еси на небеси… С каждым словом на нее нисходили мир и отдох-новсние; но когда она дошла до фразы «и отпусти нам долги наши, яко же и мы отпускаем должникам нашим», голос ее упал до шепота, она запнулась и умол-кла. Спазм горя стиснул горло тугой петлей, и волна гнева обожгла ей лицо.

Должники! Это враги, это те, кто напал на них посреди леса, должники — это те, кто безвинно убил на-стоятельницу и расстрелял стрелами потехи ради ее брата. И таких врагов надо прощать? Никогда! И, запрокинув голову, Мадленка дико закричала, глядя в потемневшее небо:

— Нет! Пусть бог простит их, если сможет, но я… я не смогу! Пусть они умрут, и тогда я прощу их! Пусть они все падут от моей руки! Пусть я буду вечно проклята, если забуду то, что они сделали! Никогда! Никогда! Никогда!

Она умолкла и, вызывающе выставив острый подбородок, постояла, ожидая, что за такие слова всевышний неминуемо поразит ее молнией; однако ничего такого не случилось. Только по листьям деревьев тихо зашелестели первые капли дождя, да где-то очень далеко прожурчал гром.

Мадленка опомнилась, когда холодные струйки потекли по ее лицу. Она забрала ворох одежды, веревку, библию, стрелу и меч и, отойдя под дерево, быстро переоделась. На тело она надела рубашку Михала, чтобы помнить, что его кровь взывает к отмщению, и опоясалась веревкой; кое-как влезла в штаны, которые оказались ей велики, натянула куртку и сапоги. На голову нахлобучила шапку, меч прицепила слева, как учил дедушка, библию сунула за пазуху, после чего легла на мох там, где капало меньше всего, и, накрывшись платьем Магдалены Соболевской, моментально уснула.

Глава третья,

в которой происходят всякие невероятные события

Пробудившись на следующее утро, Мадленка обнаружила, что ей очень хочется есть.