– Ну, наше внимание, как известно, блуждает. – Было трудно распознать истинный тон этого шепчущего, шелестящего голоса, но, похоже, Темная Королева была позабавлена. – Однако сейчас речь о тебе, и это главное. Радуйся, Рингил Эскиат, – мы здесь, чтобы помочь.

– В самом деле? Госпожа Квелгриш дала мне понять, что дела смертных – игра, которой вы увлечены. Трудно радоваться тому, что тебя считают фигуркой на доске.

Тишина. Труп опять удобно устроился в объятиях кресла качалки. Ногти его левой руки барабанили по деревянному подлокотнику, и звук напоминал перестук игральных костей в ладони.

– Квелгриш, она… прямолинейна по меркам Двора.

– То есть ей не следовало говорить мне об этом?

Огонь в камине тихонько потрескивал. Гил с беспокойством подумал, что тени, пляшущие на стене позади Фирфирдар, какие то слишком уж высокие и бойкие, чтобы соответствовать скромному пламени в очаге, которое, предположительно, их породило. Да и очертания у них были слишком… отчетливые, чересчур напоминающие поднятые вверх морды с оскаленными челюстями, словно какая то невидимая, неслышимая свора псов бесновалась и буйствовала там, во мраке за креслом Темной Королевы, только и дожидаясь, когда ее выпустят…

Очень медленно труп поднял обе руки к краю капюшона. Сдвинул темную ткань назад и вверх, прочь от лица, которое она скрывала.

У Рингила перехватило дыхание.

Усилием воли он заставил себя снова посмотреть на Фирфирдар.

Не то чтобы труп, который она избрала своим вместилищем, был омерзительным от разложения – отнюдь нет. Если не считать предательской бледности и запавших глаз, это лицо вполне могло принадлежать живому человеку.

Но оно было прекрасным.

Это было лицо какого то чахоточного юноши с тонкими чертами, которого можно было с готовностью поцеловать, пусть и рискуя заразиться. Лицо, от которого можно было потерять голову в каком нибудь переулке, беспокойной ночью, а потом проснуться утром, утратив его, и месяцами безрезультатно выискивать его в бурлящем котле улиц. Лицо, которое притягивало и манило, делая тщетными все мысли о безопасности и доводы рассудка. Лицо, к которому устремишься с радостью, когда придет твой час, – без сожалений, ничего не оставив позади, кроме слабой, угасающей улыбки, отпечатавшейся на остывающих губах.

– Ты видишь меня, Рингил Эскиат? – спросил шипящий, шепчущий голос.

Как будто фландрейновый дым ударил ему в голову, как будто он споткнулся о ступеньку, что появилась невесть откуда. Он пошатнулся под натиском божественной силы, а губы трупа не шевельнулись, и голос, казалось, исходит отовсюду одновременно.

– Теперь ты меня видишь?

Разум Рингила погрузился в бурлящую пучину пугающего смятения, но он все таки собрал волю в кулак и удержался на ногах. Вдохнул с трудом.

– Да… я вижу тебя.

– Тогда давай поймем друг друга. Быть божеством нелегко, но некоторым из нас это удается лучше, чем другим. У Квелгриш есть ее хитроумные игры и ирония, у Даковаша – неизменная ярость и разочарование в смертных, а Хойрану просто нравится наблюдать. Но я иная. Было бы неблагоразумно с твоей стороны судить обо мне, как если бы я была такой же. Понятно?

Рингил сглотнул – в горле пересохло. Кивнул.

– Это хорошо. – Труп снова поднял бледные руки и надел капюшон. В пространстве вокруг них что то изменилось, как будто кто то открыл окно, чтобы впустить свежий воздух. – Итак, к делу. Пройдемся, Рингил Эскиат. Убеди меня, что мои собратья боги не были слишком оптимистичны в оценке твоей важности.

– Но где же мы…

Огонь в камине взметнулся вверх, ослепив его на месте. Беззвучный взрыв оглушает его зрение. Стены фермерского дома и соломенная крыша умчались прочь, не более прочные, чем маджакская юрта, которую снесло ураганом.