— Меа culpa, согрешил я. Не следовало мне так отзываться о нашем Великом магистре. Эдмунд, ты не станешь доносить на меня капитулу?

Де Пейн наклонился и ласково погладил старика по щекам.

— Наставник мой, господин, я благодарен за то, что ты вступился за меня. Однако дух мой смущен. Почему убили Раймунда Триполийского? Что происходит в нашем ордене? Ты, должно быть, слышал и о том, что нас с Филиппом Майелем отправляют к Старцу Горы.

Трассел кивнул и лицо его опечалилось. Рукой со вздувшимися венами он прикоснулся к свитку, искоса взглянув на один из гобеленов.

— Ты знаешь, мне ведь являются видения. Глухой ночью приходят они ко мне. Корабли плывут на запад, — он понизил голос до шепота, — туго надуты черные паруса, мачты гнутся под яростным ветром, который стремительно гонит суда над пучиной морскою. Настанет час расплаты, Эдмунд, Иерусалим будет осажден. Крест изгонят из этой земли, и cruciferi станут не более чем тенями, являющимися во снах. — У Эдмунда вырвался возглас удивления, и старик взмахнул рукой, призывая его к молчанию. — Мне снится, — продолжил Трассел, — что стучат подковами по дорогам Запада кони, разнося печальную весть меж сонных полей, тронутых золотом осени. — Он поднял взор на Эдмунда. — Всадники станут стекаться к перекресткам больших дорог, к величественным вратам кафедральных соборов и к деревянным оградам сельских церквушек. Они будут собираться в тускло освещенных сальными свечами трактирах и у ярко пылающих каминов в замках — и всюду их будет окутывать холод и мрак, наполненный стонами, ибо по скудоумию своему впали мы в грех гордыни и грех алчности. Слушай меня, Эдмунд: высоко взметнутся хоругви Антихриста, знамена Сатаны будут реять над этим городом, некогда благословленным присутствием самого Христа и освященным Его кровью. Надвигается буря, и ее не остановить лихорадочной болтовней и прочитанными наспех молитвами. — Трассел улыбнулся каким-то своим мыслям. — Я пишу собственную хронику нашей жизни здесь, в заморской земле. Мы завоевали ее, мы овладели городом, но оглянись вокруг! Наш король, Балдуин III, погряз в интригах. Знатные сеньоры делят Святую землю, нарезая ее на графства, города и лены. Они грызутся друг с другом и плетут интриги, а тем временем над нашей головой собираются новые тучи. И в сердце Ордена рыцарей Храма творится то же самое. Тремеле тщеславен, безжалостен, к тому же недальновиден. Наши корни здесь, но они разрослись, протянувшись во Францию, в Бургундию, в Рейнскую область. А Тремеле этого мало! Он поговаривает о том, чтобы направить посланников в Англию и вмешаться в гражданскую войну между королем Стефаном и его кузеном Генрихом Плантагенетом из Анжуйского дома. Тремеле хочет, чтобы орден и там пустил корни да занял местечко поближе к трону. — Трассел перевел дух, поморгал, вытер с губ серебристую пену. — Omnia mutanda, все на свете меняется. Взгляни на меня, Эдмунд. Когда-то я питался крысиными головами у ворот Антиохии, пока Боэмунд не взял ее штурмом. Я питался крысами и жевал кожу, срезанную с сапог и конской сбруи. А теперь мне каждый день подносят по три вида супа, в честь Троицы.

— А Триполи? — вернулся к волновавшему его вопросу Эдмунд.

Трассел покачал головой.

— Здесь недостает какого-то звена, — пробормотал он. — Бог весть, отчего ты оказался там. Я этого не знаю, Эдмунд, действительно не знаю. — Помолчал и добавил: — Зловещие силы ополчились на наш орден.

— Наставник, я не понял…

— Здесь, на иерусалимском подворье ордена, перешептываются о том, как арестовали и изгнали из братства одного из наших рыцарей, Генри Уокина. — Трассел быстро оглянулся, заглянул через плечо Эдмунда, словно под дверью кто-то мог подслушивать.