Так командир в считанные секунды принял решение, от правильности которого зависели судьбы танкистов, пехоты и самих летчиков.

Два «яка» против восьми «мессершмиттов» — вот что больше всего тревожило командира. Он ведь представлял, как тяжко придется его товарищам. Там будет все благополучно только в том случае, если летчики будут действовать в высшей степени согласованно и стремительно. На эти два условия Ворожейкин обращает особое внимание.

По радио отдан приказ Ивану Море «захлестнуть» всех «мессеров»; он ведущий, Емельян Чернышев будет следовать его маневрам.

Четверка «яков» ныряет к земле. Все «мессеры» остались наверху. То ли не заметили, как нырнули «яки», то ли решили поскорее сообща разделаться с двумя нашими храбрецами.

Бомбардировщики — их было так много, что Ворожейкин не смог сосчитать, — летели широкой волной, готовясь засыпать бомбами поле боя по всей ширине движения танков.

Командир с ведомым Дмитрием Анниным пошел в атаку на левый фланг волны. Алексею Карнаухову с Сергеем Лазаревым приказал атаковать правый фланг. Для первого удара Ворожейкин выбрал ведущего в одной из девяток «юнкерсов». Но тут сзади и ниже «яков» — на обоих флангах — показались по два «мессершмитта». Это были истребители непосредственного сопровождения.

«Мессершмитты», когда их атаковали с высоты, обычно бросали своих бомбардировщиков, чтобы выйти из-под удара. Ворожейкин приказал Карнаухову атаковать «свою» пару и сам с ведомым тоже пошел в атаку. «Мессеры» нырнули вниз, оставили на несколько минут беззащитными тихоходных бомбардировщиков.

Прежде чем броситься на «юнкерсов», командир успел взглянуть вверх. Там в бешеной карусели, в потоках огненных трасс бились десять самолетов — два наших против восьми немецких.

Карнаухов с Лазаревым уже напали на «юнкерсов». Командирский «як» тоже сближается с «юнкерсом». Аннин в это время летит чуть сзади и в стороне от ведущего, охраняет его от нападения «мессеров»; они еще далеко.

«Уменьшаю газ. „Як“ застывает метров на пятьдесят сзади и ниже правого заднего „лапотника“. Немцы, конечно, меня не видят. Близость врага и черная фашистская свастика под крыльями заставляют действовать с той беспощадностью, которая придает спокойствие. Опасаясь осколков от „юнкерса“, чуть отхожу в сторону. Наши скорости уравнены. Целюсь. Огонь! И бомбардировщик неуклюже опускает нос. Не отворачиваясь, беру в прицел второго. Еще удар! Из „юнкерса“ вырвались клубы густого черного дыма. Машина, вспыхнув, камнем рухнула на землю.

Две очереди — два самолета. Таких ударов я могу нанести еще семь-восемь, а то и больше… Надеясь, что Аннин не уйдет с поста и не прозевает „мессеров“, продолжаю уверенно атаковать, и вот запылал третий „юнкерс“. Подхожу к четвертому. И тут вся группа самолетов, точно горох, рассыпалась, в беспорядке сея бомбы, очевидно, на свои же войска. Двое „лапотников“, задрав носы, упорно ползут на меня, готовые таранить мой „як“. Уступаю им дорогу, чтобы снова выбрать удобный момент для атаки. Одни бомбардировщики, защищаясь, создали оборонительный круг, другие, прижимаясь к земле, стали уходить. И только пятерка „юнкерсов“ летела, как на параде, прежним курсом. Аннин совсем близко подошел к ним.

— Атаковать пятерку! — передаю ему.

— Понятно! — отвечает он.

Горит еще один вражеский самолет. Второй Ю-87, подбитый Анниным, шарахается, разгоняя свой же строй. Бомбардировщики разгромлены. На подходе их больше нет.