|
Он обескуражен, а я с канатов неожиданно делаю сальто через его голову и сразу же заднее сальто с захватом коленями головы противника. Это мой коронный номер. Движение бедер – и голова Тамерлана с внятным хрустом поворачивается на недозволенный угол. У мертвеца подгибаются ноги, он валится мешком. Зрители ревут от восторга, а я с ожесточением пляшу на трупе, пока меня не оттаскивают. Готово: чистая победа. Иных, кстати, у нас не бывает. Чтобы унести Тамерлана с ринга, требуются усилия четверых крепких служителей. Я ухожу последним, приплясывая и приветствуя зал поднятыми руками. Конечно, теперь уж никаких воздушных поцелуев! Публика – это святое. Гойко Молотилка однажды забылся и получил от охранницы такой разряд, что потом недели три дергался и заикался. В меня летит всякая всячина: обертки, огрызки, банановая кожура, пустые банки из-под напитков и ничего опасного для жизни. Публике понравилось, проигравшие простили мне потерю ставок. Если так пойдет дальше, через несколько месяцев я стану одним из фаворитов в шоу Мамы Клавы и начну проигрывать бой за боем, пока ставки на меня не упадут. А тогда... Неужели публика не понимает этой простейшей механики? Или мы так смачно убиваем друг друга, что деньгами пустоголовых юниц распоряжаются голые инстинкты? Очень может быть. Социально нестабильная молодежь глупа – иначе не была бы социально нестабильной в нашем ухоженном мире. Кто поумнее, того на «Смертельную схватку» не заманишь. А толпа – и вовсе организм особенный, мозг у нее один на всех, и тот спинной. – Как это выглядело со стороны, Мама? Красная, распаренная, словно сама только что сошла с ринга, где ей не очень повезло, она тем не менее находит для меня улыбку: – Замечательно, Тим. Я очень довольна тобой, мой мальчик... Отчего-то она вздыхает совсем не радостно. Это настораживает. В раздевалке крепкий запах пота. Намусорено. Как обычно, Тамерлан, огромный, голый и волосатый, обтирает себя бумажными полотенцами и швыряет их на пол, вместо того чтобы сразу пройти в душ. При виде меня он иронически подмигивает левым глазом – правый заплыл. – Нормально? – Угу, – отвечаю я, осторожно щупая нос и подбитую бровь. Переносица вроде цела, но нос уже опухает и спустя час-другой дойдет до кондиции спелой сливы. Ребра побаливают, но умеренно. Дышать нетрудно, значит, переломов нет. – А ты? – Что мне сделается... – Покажи хоть раз, как ты это вытворяешь, – прошу я. – Что «это»? – Хруст позвонков. Только не говори мне, что ты ими и хрустел. – Нет, конечно, – улыбается Тамерлан и производит горлом короткий смачный треск. – Вот так примерно. Я пытаюсь повторить – с более чем скромным успехом. – Так лягухи в болоте квакают, – не без удовольствия замечает Тамерлан. – Потренируйся без меня денек-другой, а если ничего не выйдет, брось. Не каждому это дано. Жак Ягуар был классный боец, а тоже не умел. Самомнение у Тамерлана отменное: все-то он умеет лучше других... Я решаю сменить тему: – Что это Мама вроде не в себе? – Привет! – Тамерлан делает вид, что поражен моей неосведомленностью. – Ты ничего не знаешь, что ли? Я неопределенно пожимаю плечами. Что это я, интересно, обязан знать? – Откуда? Вчера меня тут не было, да и позавчера тоже. |
