Первым делом Усикава проверил, на чье имя оформлены в собственность земля и усадьба. Эта информация была открытой — сходил в мэрию да попросил поднять нужные документы. И земля, и дом принадлежат старухе единолично. Ни под какие кредиты не заложены. Просто и ясно. Поскольку это стопроцентно частная собственность, каждый год на нее начисляется огромная сумма всяких налогов, которые выплачиваются регулярно и безупречно — так, словно для хозяйки эти деньги вообще ничего не значат. Что само по себе довольно редко. Насколько знал Усикава, более прижимистых и изворотливых налогоплательщиков, чем богачи, на этом свете днем с огнем не найти.

Удалось также выяснить, что после смерти мужа хозяйка жила в этой усадьбе одна. Разумеется, не совсем в одиночку — сразу несколько человек прислуги обитало под той же крышей. Детей она родила двоих. Старший сын продолжил семейный бизнес, у него самого трое детей. Дочь пятнадцать лет назад скончалась от какой-то болезни, у нее детей не было.

Все эти данные Усикава раздобыл без труда. Но как только попробовал копнуть глубже насчет старухиной частной жизни — уперся в непробиваемую стену. Очень высокую, в которой все окна и двери наглухо заперты. Информацию о своей личности она не хотела раскрывать ни единой живой душе. И для защиты этой информации от чужих глаз постоянно тратила уйму сил и денег. На вопросы о себе не отвечала, общественных заявлений не делала. Сколько документов о ней ни поднимай, ни одной фотографии не всплывет.

Впрочем, в телефонном справочнике округа Минато ее имя обнаружилось, и Усикава позвонил по указанному номеру. Таков был его профессиональный почерк: по возможности, стараться входить через парадную дверь. После второго гудка трубку снял мужчина. Заранее придумав себе фальшивое имя и подобрав подходящий инвестиционный фонд, Усикава представился и сказал, что хотел бы переговорить с хозяйкой насчет ее трастового капитала.

— Госпожа сейчас говорить не может, — ответили ему. — Все вопросы прошу обсуждать со мной.

Голос собеседника был деловым и таким механическим, словно его смоделировали на синтезаторе.

— Согласно правилам нашего фонда, — сказал Усикава, — подобные вопросы обсуждаются сугубо индивидуально. Тогда, если не возражаете, я пошлю все необходимые документы почтой, они придут к вам через несколько дней…

— Можно и так, — отозвался мужчина. И повесил трубку

От разговора этого Усикава ничуть не расстроился, ибо на беседу с хозяйкой даже и не рассчитывал. Он хотел знать лишь одно: какие меры принимает старуха для защиты своей частной жизни. Теперь ясно, что меры эти — самые радикальные. Несколько человек, живущих с нею под одной крышей, делают все, чтобы оградить ее от любых вторжений извне. Это понятно даже по интонации, с которой говорил мужчина в трубке — видно, ее секретарь. Да, ее имя есть в телефонном справочнике. Но общаться с ней напрямую может лишь очень ограниченное число людей. Всех же остальных выкидывают вон, как угодивших в сахарницу муравьев.

Делая вид, что подыскивает жилье в аренду, Усикава обошел риелторские конторы в Адзабу и попробовал навести справки о доме, в котором устроен приют. Но почти никто не знал, что по этому адресу вообще проживают люди. Вокруг громоздились сплошные элитные билдинги. И каждая контора предлагала исключительно дорогие варианты; до какой-то дряхлой деревянной двухэтажки никому и дела не было. При одном взгляде на лицо и одежду Усикавы местные риелторы тут же теряли к нему всякий интерес.