Вскоре в воздухе потянуло горьковатым запахом дыма и всё стало ясно. Кляня себя, лесной путник сообразил, как много потерял драгоценного времени, и присоединился к беглецам. Теперь и он мчался по лесу, напрягая все свои силы, задыхаясь, в общей лавине испуганных животных, а едкий, пропитанный жаром и дымом воздух душил, а не освежал его ещё не отдохнувшую от вчерашнего бегства грудь. Наконец он выскочил на довольно большую поляну, пробежал её и в изнеможении остановился, опираясь на разбитое молнией громадное дерево. Верхняя, большая его половина лежала на земле, громадная куча переломанных ветвей скрывала мощный, покрытый мохом ствол. Запах гари становился всё сильнее, Гуг повернулся, чтобы продолжить свой путь, как вдруг что-то серое, вынырнув из чащи, кинулось под кучу бурелома. Оттуда послышался писк. Через мгновение громадная рысь выскочила из-под хвороста, держа в зубах маленького рысёнка. Ещё прыжок — и она вынесла второго, метнулась с ним дальше, но писк первого заставил её остановиться. Свирепые жёлтые глаза рыси наполнились страхом и тоской. Она хватала в зубы то одного, то другого детёныша, прыгала и опять застывала в отчаянии. Клуб дыма вырвался из чащи и покатился по поляне. Рысь взвизгнула и кинулась в сторону, унося одного детёныша, второй — обречённый — жалобно запищал ей вслед. Не раздумывая, Гуг шагнул, нагнулся и быстро засунул рысёнка за пазуху кожаной рубашки. «Смелее, братец, смеете пропадём или вместе спасёмся». И он кинулся бежать что было мочи.

Трудно сказать, сколько времени длился этот изматывающий бег наперегонки с лесным пожаром и чем бы он для него закончился, если б не счастливая передышка: на минуту ветер вдруг подул в обратном направлении и освежил раскалённый воздух. Едва державшийся на ногах Гуг замедлил бег и впервые осмотрелся. Рядом с ним, не спуская с него ярких жёлтых глаз, мягкими скачками бесшумно двигалась старая рысь с рысёнком в зубах, однако она не проявила враждебности, точно инстинктом чувствовала, что вреда её детёнышу человек не причинит. Снова горячий дым хлынул на них сзади, и Гуг снова рванулся вперёд, уже не обращая внимания ни на что. Искры жгли его голую шею, в глазах потемнело, земля ушла у него из-под ног и… с крутого берега он полетел в прохладную воду реки. Вынырнув через мгновение, почувствовал, как отчаянно забился у него под рубашкой захлебнувшийся рысёнок. Вытащив, посадил его к себе на спину. «Держись, братец, — сказал, — кажется, обошлось».

Река кипела от рассекающих её копыт и когтистых лап. Зайцы плыли вперегонки с белками и хорьками, широкой грудью рассекали воду олени и лоси, а совсем рядом с Гугом, прижав уши и высоко подняв над водой голову, плыла, не сводя с него грозных и умоляющих глаз, старая рысь с детёнышем в зубах.

За спиной у пловцов весь берег пылал как костёр. Деревья шипели и вспыхивали, кусты можжевельника трещали и сыпали дождь мелких обжигающих искр. Воздух и над самой водой был раскалён и наполнен дымом и гарью, так что Гуг, загребая руками, поминутно опускал в воду воспалённое лицо. «Плыви быстрее, тётушка, — напутствовал он рысь. — Да присматривай за малышом у меня на спине — мне некогда, чувствуешь, как несёт нас течение…» Но тут шутка замерла у него в горле: шагов на триста вниз по реке начиналась знаменитая быстрина, за ней пенился непроходимый водопад.