Как давно это было? Ах да, пять лет тому назад. «Ты — моя, я — твой, — сказал кудрявый “принц” в шапочке из меха косули и поцеловал её мокрые глаза. — Помни же, Мериам, я вернусь за тобой!» А потом он взобрался по верёвке на гребень стены, махнул шапочкой и исчез. Подозрительно хлюпавшая носом Катерина тогда сторожила за розовым кустом, а паж Мартин держал верёвку и потом, отвязав её, спрятал в сарае…

Мериам вздохнула и повернулась навстречу встревоженной Катерине, спешившей с большой чашей питья в руках.

— Кет, милая, — сказала она, — я не сошла с ума и солнце не напекло мне голову. Но пусть Мартин скорее узнает у Тома-пастуха — как найти Робин Гуда. Потому что Робин Гуд — это мой жених, Роберт Фицус, граф Гентингдонский.

Не разлейся удивительное питьё по каменному полу всё, до последней капельки, оно, наверно, очень пригодилось бы самой Катерине — так поразила её эта новость. Через минуту всё разъяснилось и девушки горько и радостно поплакали в объятиях друг друга, что, как известно, в семнадцать лет помогает гораздо лучше, чем любое успокоительное лекарство.

Глава XXII

Посреди зелёной и мягкой, точно бархат, лужайки, стоял старый, поражавший своей толщиной дуб. Вершина его была когда-то сожжена ударом молнии и засохла, но это не мешало ему расти и шириться, пока не превратился он в самое старое и мощное дерево в Шервудском лесу графства Ноттингемского, около Ньюстедского аббатства. На первый взгляд, было удивительно: как такая сочная шёлковая трава не привлекала внимания оленей, которые в заповедном королевском лесу паслись целыми стадами на радость лесникам и горе окрестным крестьянам. Но мягкая зелень прелестной лужайки находилась под надёжной защитой: предательская топь окружала её — зелёное же бархатное болото, по колеблющейся поверхности которого могли пройти только хорошо знавшие дорогу человек или зверь. Трясина. Слишком топкая, чтобы удержать на себе, и слишком густая, чтобы в ней можно было плыть, она расступалась под ногами при малейшем неосторожном движении и так же мягко смыкалась… над головой неопытного пешехода. И опять ровная, зелёная, чуть колышащаяся поверхность манила глаз, а скоро утихало и еле заметное её судорожное колыхание.

Но Стив недаром родился и вырос вблизи этого леса. Единственная безопасная тропинка, ведущая к удивительному дубу, была ему так знакома, что по ней, не колеблясь, провёл бы он ночью целый отряд. И потому сейчас под деревом пылал яркий огонь, на котором жарилась половина оленя, а роль повара выполнял Филь. Круглое весёлое лицо его так и лоснилось от удовольствия и жара костра, а Стив, удобно лёжа на животе и опираясь подбородком на сложенные руки, задумчиво смотрел в огонь.

— Давно не ел такой жирной оленины, — прервал молчание Филь. — Что ни говори, а родное — всё лучшее. Взять вот того же оленя…

Но какие качества отличали оленей Ноттингемпшайра, Филю так и не удалось объяснить: на поляну стремглав выбежал запыхавшийся человек с луком в руке.

— Стив, Филь, — задыхаясь выговорил он, — королевские лесники привязали к дереву двух молодцов, хотят расстрелять их стрелами на двести шагов. Скорей!

Уговоров не потребовалось — оба уже стояли с луками и стрелами в руках, напряжённые, готовые действовать. Быстрым движением практичный Филь притушил костёр и отодвинул вертел с олениной.

— Чтобы не пережарилась, — коротко объяснил он. — Молодцы-то ведь, небось, голоднее волков.

— Подождите, — остановил их Роберт. — Их много, силой взять нельзя. Ты, Филь, беги по дорожке и влево — знаешь, туда, где липа с дуплом? Полезай в дупло и кричи как можно громче: «На помощь, на помощь!» Они услышат и непременно прибегут туда.