— Вы уверены? Я кивнул.

— Это подтверждает отчет моих людей, — сказал он. — И все же я надеялся, что вы видели с ней кого-нибудь до ее исчезновения.

— Что конкретно вы подразумеваете под «исчезновением»?

Накодо уставился на собственные пальцы.

— Она просто испарилась после инцидента в зале патинко. Бесследно, как говорится. Без единой зацепки. С тех пор ее нет.

— Но это было меньше суток назад.

— Тем не менее я беспокоюсь.

По-моему, парень держит дочурку на коротком поводке. Я бы понял, отчего он на ушах бегает, если бы девочке было пятнадцать или шестнадцать, но ей двадцать лет. По-моему, девочка не слишком жаждет вернуться к папочке. Побывав в доме Накодо, не могу ее винить.

— Это судороги вас так беспокоят? — спросил я.

— Отчасти. У нее нет врожденной склонности к эпилепсии и никогда не было судорог. Могу только догадываться, почему у нее случился приступ.

— А вы загляните в какой-нибудь зал патинко.

— Все же судороги — лишь один штрих в целом тревожной картины. Я беспокоюсь о ее безопасности и здоровье.

— А причины для этого есть?

— Причина в том, что я — ее отец, господин Чака.

— Господин Накодо, — начал я. — Вам это наверняка придется не по вкусу. Но я тут послушал все, что вы мне рассказали, и мне кажется, что ваша дочка не исчезла. Может, она просто дала деру.

Он задумался над моими словами или сделал вид, затем покачал головой.

— А может, дело в мальчике, — добавил я.

— У нее нет бойфренда. Мои люди уверили меня в этом.

— Тогда, значит, что-то вы темните. Вы сказали, что она уже попадала в переплет. Вот с этого места поподробнее можете?

Секунду он глядел мне в глаза, потом снова опустил взгляд. Зуб даю, что-то в вашей жизни не так, если вам нужны «люди», чтоб выяснить, есть ли у вашей дочери дружок. Накодо потряс головой, словно думал о том же. Он было заговорил, умолк, снова заговорил:

— Возможно, вы правы. Наверное, я слишком тороплюсь с выводами. Как многие родители. Уверен, Миюки может о себе позаботиться. Как вы говорите, ей девятнадцать…

— Двадцать.

Накодо глянул на меня озадаченно.

— Вы сказали, ей двадцать лет.

— Ах да, — ответил он. — И в самом деле. Ей исполнилось двадцать пару месяцев назад. Видите, что со мной делают эти волнения. Я вдруг почувствовал себя ужасно глупо, что потревожил вас своими семейными проблемами. Слушаю себя и понимаю, что превратился в старую мямлю.

Не успел я вежливо возразить — дескать, он всего лишь кажется мямлей средних лет, — как Накодо уже встал, обошел стол и протянул мне руку:

— Господин Чака, простите за беспокойство. Я очень надеюсь, что вы меня понимаете.

Я ничего не понимал, но, вероятно, такое можно понять, только когда у тебя есть девятнадцати- или двадцатилетняя дочь. В общем, я встал и потряс ему руку, улыбаясь так, будто в мире самое важное — это Накодо с его хлопотами.

— Кстати, мне сказали, что вы пишете для журнала.

— Я журналист, — сказал я. — Журнал «Молодежь Азии».

— Признаю, что не имел удовольствия читать его.

— Он для молодежи. Для подростков.

— О? Должно быть, увлекательная работа.

Судя по его тону, он считал мою работу такой же увлекательной, как налоговый кодекс. Хотя, с другой стороны, он, видать, из тех, кто тащится от налогового кодекса.