Кто‑то, видимо приемщик, громко выругался по‑русски, а затем перешел на быструю неразборчивую речь, продолжая начатую по‑русски тему.

Водитель погрузчика что‑то лепетал в ответ на том же языке.

– Татары… – со знанием дела произнес Леха шепотом.

– А точно не французы? – Точно.

Вскоре препирательства закончились – на складе появились посторонние.

– Который брать, Чингисхан? – пробасил кто‑то.

– Вот этот. Только я тебе не Чингисхан. Я тебе Бил‑лялетдинов. Что, трудно запомнить?

– Запомнить не трудно. Произносить мудрено, – пробасил грузчик. – Давай накладную. – И после небольшой паузы велел:

– Взяли, Вася! – И тут же:

–Ух е… ! Они туда камней, что ли, наложили?

– А по мне так все равно, – пробубнил Вася.

После недолгого покачивания, сопровождавшегося ненормативными фразами первого грузчика, контейнер снова поставили.

– . Дави на одиннадцатый.

И опять Леху с Сергеем качнуло.

– Мы в лифте, – шепнул Окуркин.

– Я понял. Как думаешь, Люба не заволнуется?

– Не заволнуется. Она же знает, что мы «запорожец» откапываем. Она и Ленке скажет, если что. За это я спокоен, к тому же нас запросто могли ребята из МЧС попросить им помочь. Могли же?

– Ну… – Серега пожал в темноте плечами.

– Могли‑могли. Даже сам ихний министр. По‑моему, нормальный мужик, а? Тебе как показался?

– Да, лопат не пожалел. Только вот фамилие его никак не могу вспомнить.

– На какую букву?

– На букву «ша».

– На «ша»? Не Шумахер?

– Нет, не Шумахер.

Лифт остановился, контейнер снова подхватили.

– Скорей бы нас принесли, – прошептал Сергей. – У меня ноги затекли.

– Да скоро уже. Я запах харча чувствую. Мы уже в пищеблоке.

– Слушай, а мы ведь так и не пообедали.

– Хочешь, лягушку достану?

– Шутишь все, – обиделся Серега.

Контейнер в очередной раз поставили, однако чей‑то пронзительный голос потребовал:

– Не так! Чуть правее! Да, так и оставляйте. Свободны. Было слышно, как, тяжело топая, удалялись грузчики. А затем раздался странный звук, как будто кто‑то прилип к контейнеру. Серега и Леха вздрогнули. В стенку поскреблись, и снова послышался тот же голос:

– Мои хорошие, я чувствую вас! Я чувствую, хотя вы там и затаились – мил‑лые, неж‑жные, пит‑тательные! Сейчас я должен уйти, но через минутку я вернусь… Ждите…

Неизвестное существо убежало, громко цокая каблуками, а Леха с Сергеем еще какое‑то время сидели молча, напуганные этим сладким и жутким «…пит‑тательные…».

– Сматываемся, Леха, а то я боюсь чего‑то…

– Ага.

Они вдвоем навалились головами на крышку, и та открылась.

– Ой, где это мы? – – удивился Окуркин, оглядывая странную квадратную комнату – совершенно пустую, если не считать нескольких стульев вдоль стен и тяжелых бархатных портьер, которыми были закрыты окна.

Друзья только‑только выбрались из ящика и прикрыли за собой контейнер, как где‑то за двустворчатой дверью послышался торопливый топот множества ног.

– За шторы! – указал пальцем Леха, и они с Сергеем моментально укрылись за вишневым бархатом.

Двери распахнулись, в помещение буквально влетели человек двадцать дядек в дорогих костюмах.

– Вот он! Какое счастье!

– Будем ли мы ждать распорядителя?

– Чего там ждать, сами разберемся! – загалдели дядьки и, распахнув контейнер, стали выдергивать плоские ящики, в которых лежали на колотом льду, вытянув тщедушные ножки, лягушки реки Каменки.