Отталкиваю от себя широкие двери и, будто первопроходец, захожу в дом, уверенно и гордо расправив плечи. Руки чешутся от нетерпения, а на лице играет кривая ухмылка, и если бы я умела танцевать, то протанцевала бы до комнаты, виляя бедрами, как давнейшая подруга матери – Роберта, когда выпьет несколько бокалов мартини.

Мычу себе что-то под нос, поднимаюсь по лестнице и внезапно ощущаю, как нечто тяжелое наваливается на меня со спины. Со стуком сумка падает с моего плеча, а изо рта вырывается сиплый стон. Я широко распахиваю глаза и слышу:

- Что ты сделала? – Мэлот с силой выворачивает мне руку. Я визжу от боли и крепко закрываю глаза, борясь с неумолимым ужасом, подскочившим к горлу. – Когда ты сказала родителям? Когда успела?

- О чем ты говоришь!

- Не ври мне!

- Мэлот, мне больно! – я рычу и резко отталкиваюсь от брата.

Знаю, у меня не хватило бы сил выбраться, если бы он не позволил, но, тем не менее, я ощущаю странный прилив сил. Выпрямляюсь и пихаю парня по груди так сердито, что запястья неприятно стонут.

- Какого черта! – кричу я. – Ты спятил?

- Что ты рассказала матери?

- Я ее даже не видела!

- Тогда почему в нашем доме полиция?

- Что? – округляю глаза и застываю от ужаса. У меня перехватывает дыхание.

- Что слышала. Они тут снуют уже несколько часов. Где тебя носило?

- Какая разница - вытираю ладонями лицо. – Я здесь не причем.

- Тогда кто при чем?

- Откуда мне знать? Боже, Мэлот, что ты сделал? У меня будут синяки.

- Тебе не привыкать.

- Как же я…

- Что? – он подается вперед. У меня першит в горле от ненависти. – Как же ты что?

Ненавижу тебя. Ненавижу тебя!

- Ничего, - шепчу, отвернувшись. В груди пылает дикая обида, а глаза предательски покалывают. – Я ничего не хотела сказать.

- И правильно, Дор. Лучше помалкивай.

Он толкает меня по плечу и уходит, а я крепко прикусываю губы, да так сильно, что ощущаю привкус крови на языке. Он ушел, он уже ушел, он…

Плечи подрагивают от слабости. Закрываю ладонями рот и несусь к себе в комнату, спотыкаясь о заплетающиеся ноги, и чувствую, как некогда радость превращается во мрак и холод, вонзивший длинные когти в мои легкие. Мне совсем нечем дышать. Закрываю за собой дверь, кладу сумку на стол и ложусь на кровать, прижав к груди колени. Когда же я засну и приду в себя в совсем другом мире? Когда же что-нибудь изменится, и я прекращу ощущать себя запертой в повторяющемся кошмаре, который снова и снова, снова и снова отнимает у меня остатки воли, надежды. Я устала. Как же я устала.

Зажмуриваюсь и зарываюсь лицом в одеяло, прикрывая простынкой красные следы от пальцев брата на запястье. Он всегда делал мне больно. Всегда. Так больше не должно продолжаться. Я обязана это прекратить!

Каждый раз эти мысли проносятся в моей голове, когда брат решает напомнить мне о моем месте в нашей семейной иерархии, и каждый раз все повторяется заново.

Ничего не меняется.

И никогда уже не поменяется.

Смирись, Дор. И помалкивай.

ГЛАВА 3.

В официальных документах улицы рабочих называются Нижний Эдем. Мой квартал – Верхний Эдем. Весь город поделен на две части, как и управляющие звенья: социальное обеспечение, правоохранительные органы и образовательные единицы. Школы, больницы для каждого свои, и обслуживают они только тех, чьи прописки совпадают с именами в их ведомости. Что же касается промышленности: район работает сам на себя, и некоторые из общества могут работать на противоположную сторону. Правда, это рискованно. Решение было принято Комитетом Верховенства, стоящего над руководящими лицами Верхнего и Нижнего Эдема. В целях пути наименьшего сопротивления, наши кварталы разделили, не позаботившись о том, что начальная ставка Верхнего Эдема, или бюджет, иными словами, отличается от начальной ставки Нижнего.