- Но и ты тоже.

- Я просто умолчал, - парирует парень, - а ты сказала, что твои родители обычные и ничем не примечательные жители Верхнего Эдема.

- И что теперь? Какая разница, Эрих? – я придвигаюсь ближе к парню. – Что тебе до моих родителей? Неужели это так важно?

- Из-за твоего отца гибнут люди на моей стороне, - горячо восклицает он, - а тебе это не кажется важным?

- То, что делает мой отец, меня никак не касается!

- Он – твоя семья!

- Как и «палач» - твоя семья. Но это не дает мне повод тебя ненавидеть. – Я гляжу на парня и покачиваю головой. – Ты такой же, как остальные. Живешь в мире, где есть лишь черное и белое. Но это глупо! Человека нужно судить по его поступкам, а не по поступкам его родителей.

- Ты красиво говоришь, - зло усмехается он, - наверняка, влияние книг. Свои мысли у тебя-то есть? Или всю информацию ты берешь из текста?

- Не верю, что это твои слова.

- А чьи же еще?

Я разочарованно поджимаю губы. Смотрю на израненное лицо парня и неожиданно не испытываю ни капли сожаления. Правда, в груди все равно силками стиснуты органы, а глаза пылают гневом. Ошибиться в человеке так же больно, как и потерять его. Жаль, что раньше я об этом не догадывалась.

- Что ты замолчала? – спрашивает он, поддавшись вперед. У него все те же глаза, но я не вижу все ту же добрую улыбку. – Больше сказать нечего? Да?

- Я скучала по тебе, Эрих. Боялась, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Но лучше бы так и оставалось. – Я смотрю на парня и вижу, как вытягивается его лицо. Мне, наконец, удалось пробить его каменную маску. – Надеюсь, ты добился своего. Я сожалею, что опять тебя встретила. Доволен?

Он молчит. Его острые скулы четко выделяются на фоне мужественного лица. Меня вдруг одолевает желание залечить его раны, вновь, опять. Но затем я слышу:

- Да. Доволен.

И сильнее стискиваю зубы. Стискиваю так, что звон проносится по всей голове. Мне вдруг кажется, что на плечи свалилась тонна странных, неведомых мне раньше проблем, и они настолько тяжелые, что я горблюсь под их весом.

- Отлично, - шепчу я, отвернувшись, - все добились своего.

Дверь вдруг открывается, и из кабинета выходит Мэлот. Он смотрит на меня и хитро сужает глаза, будто за порогом меня поджидает капкан, в который я непременно угожу. В ту же секунду внутри у меня завязывается узел. Я нервно поднимаюсь.

- Иди, сестренка, - хрипит он, криво улыбнувшись. Отдергивает порванную рубашку и усмехается. – Твоя очередь.

Его слова – угроза. Я ощущаю нечто опасное, витающее над головой. Что ждет меня за порогом, какое наказание придумает деканша? Возможно ли то, что она уже позвонила родителям, и отец поджидает меня на улице, сцепив руки поверх черного ремня? У ремня богатая история. Я никогда не ощущала, как кожа хлестает по моим рукам или спине, но у Мэлота огромное количество шрамов. Что он чувствовал? Было ли место ненависти в этой туче боли? Или же мир прекращал существовать, и оставался лишь свист воздуха, прытко и звонко мельтешащий по комнате?

Я закрываю за собой дверь и оказываюсь в круглом, тусклом помещении. По стенам развешаны картины, на полу – пушистый ковер. На нем – ни пылинки. Уверена, каждый, у кого хватало смелости наступить на ворсинки, был исключен из университета. У длинных окон стоят книжные шкафы, а на них статуи, блестящие от лампы, расположившейся на столе Обервилль. Порядок в кабинете похож не на систему, а на помешательство. Ручка к ручке, карандаш к карандашу. Я не удивлюсь, если книги стоят в алфавитном порядке.

Останавливаюсь, прилепив к бедрам ладони. Декан восседает на золотистом кресле. Ее глаза смотрят спокойно, но мне все равно хочется как можно скорее убраться отсюда.

- Ты знаешь, почему ты здесь, Адора, - говорит Дэбра, наклонив острый подбородок.