С трудом продвигаясь между скал и корней, они приблизились к двум корявым и приземистым соснам, из которых появился Покьюлей в свете их фар, нервно моргая и жестами показывая им свернуть направо.

От неожиданности Чонси убрал ногу с педали газа, и машина, проехав еще немного, быстро остановилась.

А теперь дверь со стороны Чонси открылась и голос Лео Зейна спросил:

 – Выходи. Дортмундер? Келп? Вы же не настолько глупы, чтобы принести оружие, верно?

Нет, они были достаточно глупы и не взяли оружие. Все трое вышли из машины: Чонси выглядел напряженным, но не испуганным, Дортмундер ужасно раздраженным, Келп недовольным. Зейн произнес:

 – Прогулка вверх на гору с правой стороны. Грисволд, следуй за нами на их машине и освещай нас фарами.

Трое заключенных, ведомых Зейном и Покьюлеем, едущим на их авто, поднимались на гору, черные тени которой – длинные темные линии, удлинялись впереди них. Повернув за Зейном еще раз вправо, он оказались в обветшалых, поросших мохом развалинах, которые, по-видимому, когда-то были довольно большим замком. Поначалу все, что они смогли рассмотреть, это были несколько булыжников в каменной стене, напоминающей ранние проекты для Стоунхенджа, но потом Покьюлей включил ближний свет фар, и в мягких лучах луны и звезд они увидели все еще сохранившиеся части здания.

Зейн воспользовался фонарем, чтобы провести их через старый дворик к серой каменной стене, за которой обветшалые ступеньки вели вниз. Внизу тяжелая дверь в форме перевернутого щита была открыта, и они вошли в липкий пустой каменный коридор, конец которого терялся во мраке. Фонарик Зейна подсказал ему, как пройти по этому коридору и затем войти в дверь слева. За ними послышался тяжелый скрежет петель, когда Покьюлей закрывал дверь наверху.

Они очутились теперь в большой загроможденной комнате. Зарешеченные окна располагались вдоль одной стены очень близко возле потолка. Левая и передняя часть комнаты была наполнена разваливающейся мебелью, кучами деревянных ящиков и картонных коробок, стопками газет, остатками доспехов и старого оружия, подставками для кружек, кувшинов и бутылок, множеством гниющих флагов, каминными часами, подсвечниками и каждая щель была заполнена какой-нибудь безделушкой. С правой стороны было свободное место, своего рода полукруг перед огромным глубоким камином.

Здесь каменный пол был покрыт выцветшим старым ковром, на котором стояло несколько массивных, на первый взгляд не слишком удобных стульев и столов. Три свечи пылали на высокой каминной полке, и перед камином стоял выглядевший беспокойным Ян Макдоу.

 – Итак, это правда, – сказал он, как только они вошли.

 – Как я тебе и говорил, – сказал Зейн, прихрамывая на одну ногу, а за ним дверь закрыл Покьюлей.

 – Ты выбрал хорошее место, – сделал комплимент Келп, улыбаясь своей бодрой улыбкой. – Должно быть, уборщице приходится здесь не сладко.

Дортмундер бросил на Покьюлея обвиняющий взгляд и произнес:

 – Я разочарован в тебе. Я знал, что те двое не были хорошими людьми, но я думал, что ты честный человек.

 – Дело в тех десяти тысячах, что ты дал мне, – ответил Покьюлей, избегая смотреть в глаза Дортмундера. – Деньги – это странная вещь, – добавил он, немного и сам удивившись, – чем больше их есть у тебя, тем большее их хочется. Я никогда не знал, что хочу сто тысяч долларов, пока не получил десять тысяч.

Между тем, Макдоу, все еще обеспокоенный, спросил у Зейна:

 – Теперь, когда мы поймали их, что же нам делать?

 – Ничего, – ответил Чонси. – Будет публичное разбирательство по поводу картины, Макдоу, между тобой, мной и страховой компанией.