Но вместо ответа леди Синтия поторопила:
«Я же сказала, нужно позвонить немедленно».
Сэр Персивал не стал больше расспрашивать. Пожилая дама постояла некоторое время на лужайке — высокая, прямая, неподвижная; ее взгляд был устремлен на луну.
Банго облизывал губы.
«Я велю умертвить тебя так, чтобы ты не мучился», — тихо промолвила леди Синтия и скрылась в роскошном особняке.
Я вылез из кустарника, разыскал свою прежнюю одежду, переоделся и, охваченный ужасом, кинулся прочь…
Я бежал очень быстро; к тому же слишком много разных чувств пришлось мне пережить за минувшие день и ночь. Словом, на полдороге в Танжер я почувствовал смертельную усталость. Ноги у меня подкосились, я упал в поле и довольно долго проспал. Солнце уже клонилось к закату, когда я добрался до пригорода. Усталость все не проходила. Я поплелся в центр города. Как вдруг, не доходя до площади Франции, мои ноги сами пустились бежать… Я услыхал звуки волынок.
И действительно, по бульвару в сторону порта шли колонной солдаты в юбках шафранового цвета и в леопардовых шкурах, и чудесные бурдюки пели и причитали при каждом их шаге. А во главе колонны шел высокий сержант в черных брюках и огненно-красном мундире. Он манипулировал длинным-длинным жезлом с кистью, мерцающей, словно звезда.
При этих словах Зельма-бедуинка пронзительно закричала:
— Привидение! Храни нас пророк! Привидение!
— Да нет же, успокойся, женщина, — вмешался бездельник Абд ар-Рахман. — Просто другого солдата одели в такую же форму.
— Или же вызвали из Гибралтара другого дирижера… — заметил уличный писец Мухаммед.
И Башир им ответил:
— Чтобы выяснить это, я решил последовать за волынщиками в порт и понаблюдать за ними до отплытия.
— И что? И что? — послышалось со всех сторон.
— Судьба каждую минуту готовит нам сюрпризы, — вздохнул горбун.
Потом он сказал:
— Мы уже были не так далеко от порта, как вдруг я увидел, что нам навстречу под звуки медных труб, барабанную дробь и пение флейт идет другой военный оркестр. Это сошел на берег испанский легион, чтобы принять участие в празднествах по случаю Большой недели Танжера. И впереди всех, один, без надзора, двигался здоровенный боров — в медной сбруе с блестящими бубенчиками. Он шел в ногу с солдатами, и бубенчики позвякивали в такт движению.
И тогда я последовал за боровом.
Башир закончил свой рассказ. Долго не стихали одобрительные возгласы и похвалы в его адрес. Внезапно недовольный голос заставил толпу утихнуть.
— Скажи нам, о Башир, — попросил Сейид, уличный чтец, — скажи на милость, почему ты именно сегодня набрался смелости и поведал нам то, что так долго скрывал?
— Охотно скажу, — ответил Башир. — Леди Синтия теперь в Англии, где она должна отдать Дэзи в какую-то школу с очень строгими религиозными порядками. Я узнал об этом от ее шофера сегодня утром, прямо здесь, на Большом базаре.
Тут Башир обернулся к Омару и Айше. Мальчик снял свою большую феску, девочка подставила тамбурин, и они собрали то, что правоверные соблаговолили им бросить.
Абд аль-Меджид Шакраф, американец
Неделю спустя Башир вновь появился на Большом базаре. На сей раз, чтобы привлечь к себе внимание, ему не нужно было петь, а Айше — бить в тамбурин. Увидев Башира, люди сбежались со всех концов и с готовностью расселись в кружок.
И маленький горбун заметил в толпе Зельму-бедуинку, бесстыдницу, всюду сующую свой нос, а рядом с ней Ибрагима, молодого сноровистого продавца цветов. И еще были в толпе всеми уважаемый старец Хусейн, торговавший сурьмой, и Абдалла, слепой рыбак — благодаря своей слепоте он не видел многих неприглядных картин жизни. |