Хотя стал бы Злодей доверяться «наемнику» — тот еще вопрос.
Утром Герман дал мне возможность поговорить с Ольгой.
— Оленька, ты говорила кому-нибудь, что Кристина подарила тебе костюм?
Она слабо качнула головой. Движение было настолько неопределенным, что могло значить все, что угодно: и «нет», и «да», и даже «не знаю».
— Оля, тебе тяжело сейчас двигаться, я понимаю. Не надо пытаться кивать, лучше моргни. Если говорила — один раз, нет — два раза. Попробуй.
Ольга долго смотрела на меня — как будто не видела. Или видела что-то свое. Потом медленно моргнула, даже не моргнула, просто опустила ресницы. Секунд через пять — мне они показались двумя часами — ресницы поднялись… и после такой же паузы снова опустились. Та-ак…
— Значит, не говорила?
Так и не дождавшись движения ресниц, я переспросила:
— Или не помнишь?
Медленно, с раздумьем — дважды: не помню. Ладно, попробуем в лоб:
— Если придется, ты сможешь узнать нападавшего? Если да, моргни один раз, нет — дважды.
Ресницы опустились сразу и сразу же поднялись. Но не успела я сформулировать следующий вопрос, как движение повторилось.
— Оля, давай попробуем еще раз. Ты видела нападавшего?
На этот раз два моргания последовали почти подряд. Очень интересно. Судя по расположению раны, напали спереди, то есть хоть что-то она должна была увидеть.
— Сможешь опознать?
Два моргания сразу и без паузы.
Она соврала. Нет, нет, не был, не участвовал, не знаю, не видела, оставьте меня в покое.
И что это значит? Видела, но не разглядела? Видела и может опознать, но совершенно не желает об этом говорить? Или… Да нет, чушь собачья, занесло меня… Скорее всего — не хочет говорить, кого именно узнала.
А это значит, что она кого-то покрывает, так? То есть там был человек, который ей близок и дорог, так?
Может ли это быть кто-то из, к примеру, сокурсников? Теоретически да, но постоянного мальчика у нее нет, значит, куда вероятнее кто-то из домашних — бабка, дядя… отец, черт бы его побрал! Герман — единственный человек, которого Ольга не выдала бы ни в каком случае. Папочка!
Поделившись своими сомнениями с Бобом, я получила совершенно неожиданный комментарий:
— Усложняешь. По-твоему, она молчит, потому что кого-то прикрывает. Может, все проще? Самостоятельная вы очень, мадам, а Ольга ребенок еще, не забывай.
— Ничего себе ребенок!
— Она ведь привыкла, что она в доме младшая и все к ней, как к дитяти неразумному, относятся. Тогда какой смысл говорить, кого ты видела — все равно не поверят, скажут, со страху показалось или, хуже того, наговариваешь со зла.
Мысль была неожиданная, но очень похожая на правду. В сущности, Ольга ведь лишь внешне выглядела взрослой и самостоятельной. А на самом деле? Достаточно вспомнить, как она с преподавательницей не могла справиться! Точнее ведь — не хотела. Как это я буду против взрослого человека…
Да… И убедить ее в обратном вряд ли удастся.
Но почему Боб ничуть не удивился? Как будто был заранее уверен, что во-первых, Ольга кого-то узнала, во-вторых, никому и ничего она об этом не скажет.
39
Легко на сердце от песни веселой!
Господи, кто?
Боб? Зинаида Михайловна? Ядвига Леонтьевна? Светочка?
Нина? Двадцать лет спустя пополам с графом Монте-Кристо? А если и вправду Стас… Не мерещится же мне, в самом-то деле! Может ли женщина двадцать лет ждать и готовиться к восстановлению попранной справедливости?
Стас? Если он знает о прошлых отношениях Нины и Германа — может ли он начать мстить? От матери он далек, как Антарктида от Китая, по крайней мере внешне, но все же… А если он знает — или хотя бы догадывается — что и он тут не последний? Ведь ему достаточно лишь поглядеть в зеркало и улыбнуться. |