— Насколько я помню статистику, к утру в городе объявится не меньше полусотни свеженьких трупов, — прикинулась я полным шлангом. Ну в крайнем случае, худым шлангом… Ох, вцепится сейчас, не отобьюсь, только и остается нападать первой. — Людям почему-то свойственно умирать, разве нет? Более того, они делают это весьма регулярно. Или я ошибаюсь, и в нашем любимом Городе уже прямо царство бессмертия? Только гадкая Маргарита Львовна по присущей ей вредности никак не хочет с этим согласиться, так? Или ты рассчитываешь, что это будет мой труп? Личный.

— Рита, не придуривайся, сделай милость? — устало попросил Никита. — Не знаю, что у тебя произошло…

— Зато я знаю, — перебила я его. — Никаких свеженьких трупов по твоей части не намечается. Ну что тебе, солнышко, на экономических преступлениях не сиделось? Жили бы мы с тобой душа в душу, как Бойль с Мариоттом или даже как Римский с Корсаковым.

Массаракш! Он ведь сейчас из меня всю душу вынет, и косточек не оставит. Хотя какие там у души косточки? Обидеть его? Послать в дали туманные? А мириться потом как? Жалко ведь… Я улыбнулась самой что ни на есть медово-сахарной из всех улыбок, что были у меня в арсенале. Аж самой противно стало — как депутат какой-нибудь, честное слово.

— Знаешь что, свет моих очей? Яви уж божескую милость, ладно? Оставь меня в покое. Хотя бы на сегодня, еще лучше дня на три, а? Ну не восхищает меня сегодня твое общество, уж не обессудь. И этого спасателя малолетнего с собой прихвати, а то он, чтобы вскипятить чайник, пожарную команду вызовет.

— Ну Рита… — жалобно протянуло дитя. — Я…

— Ага, ты решил, что у меня по углам сидит стая террористов, которых останавливает лишь то, что они выбрать никак не могут: четвертовать меня, сжечь или утопить. А поскольку в одиночку ты с террористами воевать не обучен…

На Кешку было жалко смотреть. Вот, в самом деле, напала на ребенка, а он, между прочим, за тебя, Ритуля, испугался. Ильин был попросту в бешенстве и, кажется, уже в самом деле начал выбирать способ быстрейшей моей ликвидации. Чтоб не воняла. Но резко выдохнул, поднялся, бросил «мир вашему дому» и вышел. Замок прощально лязгнул.

— Кешенька, не обижайся на меня, солнышко мое, ладно? Я же понимаю, ты за меня беспокоился.

— А… — Глебов открыл рот и забыл его закрыть.

— Все нормально, радость моя, только в следующий раз не забывай, что Ильин, кроме того, что он милейший человек, еще и… кто? То-то и оно. А профессионал всегда останется профессионалом. Нечего ему там делать, все уже кончилось. Кстати, я и забыла тебе спасибо сказать.

— Издеваешься? — набычилось чадо.

— Вот здрассьте, сразу издеваюсь. За программки твои, очень пригодились.

Кешка мгновенно забыл про все обиды.

— И как?

— Не скажу «хорошо», язык не поворачивается, но все, что было нужно, получилось. Может, как-нибудь расскажу. А сейчас ступай-ка ты домой, ладно?

47

Узелок завяжется, узелок развяжется…

— Ну, теперь рассказывай, во что я тебя втравила, — потребовала Лелька.

— Ты давно вернулась? — ответила я встречным вопросом.

— Вчера, — сообщила моя нежданная. — Тебя на месте нет, а тут Иннокентий объявился, ничего не объяснил, притащил сюда — ты ей друг, говорит, или не друг?

— Зараза, ничего не скажешь, — согласилась я. Вяло, с энтузиазмом тряпичной куклы. Сил на то, чтобы возмущаться или объяснять что-то, не было совсем.