Но даже не в этом дело!

Стрип-бары были просто не для нее. Ей был нужен вдохновенно-понимающий зритель. А полупьяный дурак в стрип-баре – ему фактуру подавай! Грудь – пятый номер! А Лика – не ширпотреб. Она – редчайший штучный экземпляр.

И Модест рисовал ее. Это он придумал для нее имидж. Красные губы. Черное каре коротких волос. Белые ажурные чулочки… И отсутствие трусиков как таковых…

Астрид повадилась ходить к Модесту в мастерскую. Она попыталась было выкупить у него все картины, все этюды, все эскизы с нагой и полуодетой Ликой… Но Модест ничего не продавал. Он только позволял Астрид смотреть.

И это было как наркотик.

Несколько раз они напивались с Модестом в его мастерской. И потом Астрид раздевалась, ложилась на стол, гладила себя, стискивала себя, стонала, закусывала губы, изгибалась, извивалась…

А Модест смотрел…

И так повторялось несколько раз кряду. И это даже стало каким-то их – только их – ритуалом.

Модест выставлял на мольберты этюды с нагой Ликой, а Астрид, распаляясь и погружаясь в воспоминания, содрогалась в невозможности однополюсной разрядки…

А Модест смотрел. И не хотел ее. И она не хотела его.

– Так больше нельзя, – сказала Астрид, застегивая кофточку, – это было сегодня последний раз…

– А что тогда можно? – спросил Модест, устало взирая на гостью из своего кресла.

– В смысле? – переспросила Астрид.

– А что дозволено, если то, чем мы занимаемся, по-твоему, грех?

– Всему есть предел.

– Падать можно до бесконечности, – ответил Модест, – пропасть желаний не имеет дна и ограничена только рамками жизненного предела.

– Ты не сказал «увы», – заметила Астрид.

– Аминь, – ответил Модест…

Но на день рожденья, на тридцатилетие Астрид, Модест подарил ей картину… Худенькая девушка снимает белый чулок… Астрид повесила ее в спальной.

Глава 9

Есть горячий закон у людей –

Виноград превращать в вино,

Создавать из утиля огонь,

Из поцелуев людей.

…Это древний людской закон,

Это новый людской закон –

Он из детского сердца идет

К высшей мудрости всех времен.

В ауле Дойзал-Юрт встречались еще традиционные чеченские сакли без окон, с двумя строго разделенными половинами – мужской и женской, каждая из которых имела отдельный выход на улицу. Но таких было уже совсем немного. В основном, селение состояло из крытых черепицей домов с обычными окнами и дверями.

Дом Саадаевых, стоящий на самом краю селения, странно сочетал в себе русский и чеченский традиционный стили. Та часть, в которой жила мать Азиза, выглядела патриархальной женской половиной. Азиз же с Марией жили в обычном каменном доме с высоким крыльцом и привычной русскому глазу печной трубой. Но, как и в старинной горской сакле, здесь тоже была обязательная гостевая половина.

Вот в этой гостевой комнате поздним вечером на столе у окна горела керосиновая лампа. За столом напротив друг друга сидели Маша Саадаева и Евгений Горелов. У стены на низенькой койке спала, отвернувшись к стенке и закутавшись шерстяным одеялом по самую макушку, Ксения Лычко.

Сидевшие за столом тихо разговаривали и были уже на «ты».

– Вот так и получилось, что у нас на конезаводе разводится буденновская порода лошадей, а этот жеребчик чистокровный арабский.