— Ты хочешь героически погибнуть — или всех спасти? — деловито осведомился Максимилиан.

— Разумеется, погибнуть, — я отвернулась.

Максимилиан зачерпнул в горсть песок. Поднял руку; песок полился из его кулака тоненькой струйкой.

— Мы с тобой выяснили, что Оберон стал жертвой злого, по-настоящему большого колдовства. Его все забыли…

Я не удержалась:

— Он привёл нас сюда. Он построил город и замок. Как они могли?!

Максимилиан снова зачерпнул песок:

— Если они виноваты — возмездие не за горами.

Я против воли оглянулась. Посмотрела на запад, откуда неуклонно надвигалось войско Саранчи.

— Меня другое интересует, — продолжал Максимилиан. — Почему мы с тобой его не забыли?

Я подняла голову:

— Что?

— Когда я шёл между мирами, — ровно сказал Максимилиан, — меня интересовало одно. Помнишь ли ты Оберона.

— Я его не забуду никогда.

После этого мы долго молчали. Максимилиан сидел, скрестив ноги, песок вытекал из его кулака, снова становился частью дюны. Наконец разошлись облака, показывая кусочек луны.

— Послушай, Макс. Ты ведь не просто так меня привёл. У тебя есть план, да? Ты знаешь, как вернуть Оберона? И без меня не можешь справиться?

Он посмотрел искоса:

— Ты вышивать умеешь?

— Чего?!

— Вышивать. Крестиком. Или гладью.

Когда-то давно, в третьем классе, я в самом деле немного вышивала. Мама покупала мне кусочки ткани с уже нанесённым рисунком — надо было только понаставить крестиков цветными нитками мулине…

— При чём тут вышивка?

— При том, что у мира, как и рукоделья, есть лицевая сторона и есть изнанка. Все это чувствуют, но немногие знают. И уж совсем немногие могут туда пробиться.

— На изнанку мира?!

Я представила своё детское вышивание со свисающими нитками, с неаккуратными узелками, с петлями. Неужели на изнанке мира творится подобное безобразие?

— Оберон тебе ничего не рассказывал об изнанке? — спросил Максимилиан, наблюдая за моим лицом.

Оберон мне много чего не рассказывал, подумала я грустно.

Ветер усиливался. Я могла уже не смотреть ночным зрением: впереди над песками поднималось зарево, звёзды гасли. Еле слышно содрогалась земля — грумм, грумм.

— Насколько мне известно, ты не из трусливых, — сказал Максимилиан задумчиво.

Я сжала посох:

— Ну?

— Пошли, — он поднялся. — Надо добраться до замка раньше, чем начнётся жара.

Я попыталась встать — и снова села на холодный песок:

— Не могу. Погоди.

— Довоевалась? — спросил он едко. — Напарилась в небесной высоте?

На его месте Оберон — или хотя бы Гарольд — протянули бы руку у меня над головой и поделились собственными силами. Максимилиан делал вид, что понятия не имеет о таком простом заклинании «Оживи!». А может быть, и в самом деле не знал; так или иначе, просить у него помощи я не собиралась.

Я мысленно прикинула расстояние до замка — над песками, над скалами, над озером. Сжала кулаки, чувствуя, как струятся песчинки между пальцами. Нет, не долететь. Через час начнётся жара, а мы не взяли с собой даже фляги…

— Так и будем сидеть? — Максимилиан широко зевнул. — Я тоже спать хочу… Но не дрыхнуть же посреди пустыни, под солнцем, под носом у Саранчи?

— Нет, — я лихорадочно соображала. — Вот что… Давай перейдём ко мне.