Финны — неплохие люди, говорит Эгиль, но в финском языке черт ногу сломит. И он советует Мартину держаться от финского языка подальше. Это было последним, что я услышал, перед тем как заснуть.

Шестнадцатый день

Консерватизм.

В гимназии Эвен получил наивысшую оценку на экзамене по истории политических идей. Ему досталась тема «консерватизм». Так что он обладает необходимой квалификацией для руководства этой частью эксперимента.

— Консерватизм, — начинает он бойко, как на уроке, — исходит из уважительного отношения к традиции, к мудрости, заключенной в знаниях, которые несут в себе традиционное мышление и вера, нравы и обычаи, законы и общественное устройство. Короче говоря, главная мысль тут сводится к тому, что раз все это есть и так давно существует, значит, это должно быть хорошо и правильно. Консерваторы очень трепетно относятся к основополагающим ценностям. Им нравится думать, что общество держится на религии и тому подобных солидных основах, и хотят, чтобы оставалось так и впредь. Реформы нужно вводить постепенно и осторожно. Нет в консерваторах огонька. Все новое они принимают скептически. Они любят говорить, что «изменять нужно для сохранения». Развиваться общество должно ровно и стабильно. И они за то, чтобы иметь сильное государство, которое активно вмешивалось бы в экономику. Они не хотят отпускать поводья и предоставлять неограниченную свободу, но государство не должно брать на себя те задачи, которые с успехом могут выполнить другие, например уборку мусора. В том, что касается отношения к социальному обеспечению, консерватизм близок к социализму, но в том, что касается права собственности и частной инициативы, он ближе к либерализму. Высшая ценность — личная свобода, но истинная свобода (что бы там под ней ни понимали) предполагает ответственность и внутреннюю дисциплину каждого отдельного лица. Главным средством предотвращения злоупотреблений консерваторы полагают разделение властей и децентрализацию. Для того чтобы человек был свободным, власть должна быть разделена.

— Молодец, Эвен! Высший балл!

Так как же нам создать консервативное общество у нас на острове?

Эвен считает, что это проще простого.

— Например, вы будете государством, — говорит он, указывая на Руара и Кима.

Эвен считает, что если государство представляют двое, власть достаточно разделена, а если Ким, например, будет находиться на другом конце острова, то вот вам и децентрализация. Эгиль же будет представлять рыночные силы, Ингве — Церковь, а мы, остальные, окажемся свободными индивидами. Дальше пускай все идет само собой. Всего и делов-то! Мы будем просто охранять существующее положение вещей и можем ощущать себя свободными и нравственными гражданами.

Когда роли распределились и Ким отправился на другой край острова, мы все прилегли отдохнуть. Приятно, но скучновато. Я спрашиваю Руара, не организовать ли нам шахматный турнир, но он отвечает, что, поскольку ничего такого у нас никогда еще не было, это было бы слишком поспешно. Нельзя же изменять свои привычки вот так, с бухты-барахты! Подобные предложения следует сперва хорошенько обдумать, говорит Руар. Если следовать каждому импульсу, то утратишь свое лицо, и общество станет непривычным и нестабильным. Держать под контролем свои импульсы — вот что должно стать нашим лозунгом, о чем мы всегда должны твердо помнить. Эгиль одобряет мою инициативу и считает, что она может дать важный стимул экономике. Это вызовет приток зрителей, и можно будет продавать майки, колбасу и воздушные шарики и you name it.  Но Ингве высказывается в том смысле, что с точки зрения Церкви проводить время за игрой нехорошо. Если смотреть в корень, то шахматы ничуть не лучше карточной игры. Такова позиция Церкви.

— Ну а Ким? Как вы думаете, он выскажется за шахматный турнир?

— Поди спроси Кима, — говорит Руар.