Опером здесь служил веселый пузан предпенсионного возраста, с капитанскими погонами на несвежей рубашке. Он сразу накаламбурил нам кучу баек из жизни «бичей» и прочих обитателей этого заведения. Последней была история про то, что жена начальника «бродяжника» отказалась ходить со своим благоверным на базар, потому что на каждом углу мерзкие «бомжи» ломали шапки и кланялись своему «шефу», и кроме них – ни одного приличного знакомого.

Посчитав, что протокольная часть этими всесоюзными историями уже достаточно выполнена, мы перешли к делу. Опер тщательно рассмотрел предъявленную ему фотографию Рыбакова, заглянул на обратную сторону, только что на зуб не попробовал. Мы замерли в трепетном ожидании: что нам сейчас этот каламбурист выдаст? А вдруг скажет «нет» – и все сразу станет неопределенным и нисколько не мобилизующим на дальнейшую работу?

Но капитан нас не подвел. Он отложил фотографию и веско сказал:

– Есть такой.

Он справился о чем-то по телефону с дежуркой и сообщил казенным языком, как будто протокол прочитал:

– Попов Иван Петрович, задержан без документов в речном порту нарядом транспортной милиции два дня назад. Доставлен к нам после безуспешных попыток в ЛОВДТ подтвердить его личность. – Капитан победно глянул на нас и изрек: – Ну, мы-то его быстренько разъясним. Не таких раскусывали как миленьких.

Мы лишили его этого удовольствия и вкратце, не раскрывая деталей, поведали о боевом пути товарища и почему он нас интересует. Уяснив ситуацию, капитан пришел в сильное возбуждение и тут же потянулся к телефону без вертушки, что могло означать только одно – связь с дежуркой.

– А вот мы сейчас и посмотрим, какой он Попов, вот и посмотрим… – приговаривал он плотоядно.

Такая прыть вовсе не входила в наши планы. Надо было сначала почитать его дело, рапорты, объяснения, помозговать хорошенько, а уж потом действовать. И, честно говоря, за нами числился один должок, с которым мы рассчитывали закончить еще сегодня и обязательно до встречи с нашим клиентом. Этим должком было посещение порта. Именно туда мы и планировали отправиться из райотдела, да только сыщики со своим предложением подбросить до «бродяжника» сбили нам карты. Вдобавок начинать решительные действия на ночь глядя было совсем не оправданно.

Мы попробовали деликатно отвратить нашего веселого опера от поспешных действий, но тот, видно, уж очень сильно застоялся в бомжатской кислой рутине и теперь жаждал энергичных действий и великих побед. К тому же наши юные лица и провинциальная приписка – что такое Череповец по сравнению с самим Ярославлем? – побуждали его провести мастер-класс, следуя терминологии из моих поздних времен, показать высший пилотаж, так сказать.

– Сынки, вы ничего не понимаете в «колке дров». Железо надо ковать, не отходя от кассы.

Вот ведь папановский Лелик! Весь советский народ напрочь позабыл классическую пословицу про то, как ковать железо, и сплошь и рядом произносит именно эту версию из «Бриллиантовой руки».

– Щас, сынки, старый сыщик покажет вам класс игры на фортепиано! – все более возбуждался толстопузик.

Он уже дважды употребил это слово – «сынки». А я его с армии не люблю. Хоть у нас в погранцах стариковством, как в других войсках, и не пахло, слово это все равно носило обидный оттенок. А если вспомнить про мой реальный возраст, то и подавно.

Но это, конечно, не главное. Главным было другое: требовалось во что бы то ни стало остановить прыть этого застоявшегося коня. Да и глупо получить нашего злодея уже сидящим в кутузке, а потом все испортить необдуманными действиями.