Чуть поворачиваю голову, чтобы убедиться, предчувствия не обманули. Я в больнице. Не в какой–нибудь частной и платной клинике, а в самой обычной, с ненавязчивым сервисом в духе «выживают сильнейшие».

Рядом со мной еще две койки, неожиданно пустые. На покрашенной белой, с каплями потёков краской стене электронные часы с ярко зелеными цифрами и календарь за позапрошлый год. На этом дизайн помещения закончился. Под потолком квадратный светильник с лампами дневного света. Одна из ламп временами гаснет и противно гудит.

За дверью слышу голоса. Оба женские. Один уверенный, громкий и визгливый, второй тоже звучит на повышенных тонах и кажется мне знакомым.

Дверь старая, деревянная. Тоже выкрашена в белое и местами облупилась. Она закрывается неплотно, то ли рассохлась, то ли изначально повешена криво. Так что весь разговор слышен настолько громко, словно он происходит у моей кровати.

— Когда доктор посмотрит, тогда и скажет, — визжит первая, — Без доктора я ничего вам, женщина, говорить не обязана.

— А когда он его посмотрит? — раздраженно говорит вторая.

Я узнаю Марину. Она–то здесь откуда? Еще бы ей не беситься, одно обращение «женщина» должно довести до белого каления,

— На обходе, в понедельник, — удивляется такому глупому вопросу первая. — На выходных у нас только дежурный ординатор, но он таких решений принимать не может.

— Блядь, так сегодня только вечер пятницы! — возмущается Марина.

— Вы, женщина, не выражайтесь! Поглядите ка, шубу надела и командует тут! — визг достигает такой громкости, что снова отдается в затылке. — А то я сейчас полицию вызову!

— Да нахрена ему тут лежать, если вы его не лечите? — кричит в ответ Марина.

До меня доходит весь ужас моего положения. Завтра утром очередной тест. Тот, кто не появляется на него — автоматически вылетает. Дело не в принципиальности организаторов. Надо выполнять задания, расти по уровням, да мало ли каких еще сюрпризов подкинет Система. Пропустив один раз, ты опаздываешь навсегда. А я, мало того, что лежу, и не в состоянии даже голову поднять, так меня еще и хрен выпустят из этого концлагеря.

С тоской смотрю на окна. Вижу решетки с обратной стороны. Понятно, что это не тюрьма, решетки ставили для того, чтобы сюда не лазили снаружи, а не изнутри. Но все равно идея побега через окно накрывается в зародыше.

Да и бегун из меня никакой. Пытаюсь приподняться на локте и чувствую боль в руке. Обнаруживаю там иглу и трубку к капельнице. В меня что, то течет из большого темного флакона. От этой мысли в голове поднимается буря и я падаю обратно на подушку снова прислушиваясь к разговору.

От всего сердца болею за Марину, но, похоже она проигрывает позицию за позицией.

— А ему пока ничего и не надо, — величественно парирует доводы Марины неизвестная мне медработница. — Ему сейчас полный покой нужен. Вот до понедельника отлежится, а потом доктор скажет.

— А увидеть его хотя бы можно? — предпринимает еще одну попытку Марина.

— А Вы ему кто? — интересуется медработница, — родственница?

— Я его невеста! — заявляет Марина.

Эта фраза заставляет меня подскочить на кровати, не смотря на всё плачевное состояние. Ничего себе заявочки?! Только потом я понимаю, что Марина сказала это для солидности… Но все равно, такое еще надо осмыслить.

— Штампа нет, значит не родственница, — мстительно заявляет визгливая, — а чего вы там кувыркаетесь, и чего собираетесь, это для нас значения не имеет. Больному нужен покой!

Последнюю фразу она орет так, что, наверное, будит весь этаж.