Последнюю фразу она орет так, что, наверное, будит весь этаж. Покой нам только снится.

За дверью слышен шорох, топот каблуков и пыхтение. Похоже Марина решилась на отчаянный прорыв.

— Вы куда женщина! Да что вы себе позволяете?! Я сейчас санитаров позову! Толя! Толя!!! Выведи эту ненормальную!!! Да, и дверь закрой. Мы уже по графику сегодня больше не принимаем!

Через пару минут дверь скрипит и открывается. Я, сам не понимая, зачем, притворяюсь спящим, наблюдая из под прикрытых ресниц. В палату входит женщина, скорее всего это та самая медработница. Голос, который я слышал полностью соответствует виду. Ей можно дать и двадцать пять и сорок лет, фигура квадратная, на лице решительность. Не женщина, а боевой таран.

Я на полминуты выпустил её из виду, а когда она снова вошла в моё поле зрения, в руках уже держала подготовленный шприц. Она наклонилась, и ввела иглу в клапан капельницы.

— Отдыхай, — с неожиданной заботой в голосе сказала она. — Ни к чему тебе сейчас всякие фифы. Из за неё небось по башке и получил. Знаю я таких, от них одни неприятности. Спи… поправляйся…

Она берет одеяло, накрывает меня, аккуратно подтыкая со всех сторон, еще не успевает выйти из палаты, когда я снова проваливаюсь в сон.

* * *

Меня снова будят голоса в коридоре. На этот раз их больше, и они звонче. Они вкручиваются в мозг прогоняя остатки медикаментозного сна. Голова болит ещё больше, место удара пульсирует и от него волнами боль расходится к вискам и ниже к горлу, вызывая приступы тошноты.

Сомнения в том, кому я обязан разбитой башкой, нет ни малейших. Кислый. Его привычки и его почерк. Он уже полгода как хвастается шпане своим кастетом, а на районе уже дважды находили мужиков с черепно–мозговыми и раздетых до нитки. По теплому времени они отлёживалась до первых прохожих, потом писали заявления, но ни свидетелей ни улик не находилось. А вот я мог бы и замерзнуть нахрен. Не знаю, караулил он меня нарочно, или просто нашел удачный способ поквитаться, но дела это не меняло. С Кислым надо было срочно что–то решать. А сначала выбраться из этой одиночной камеры.

— А я говорю, вот у нас бумага о переводе! — уверенно щебетал девичий голос. — И печати все на месте, видите?! Его срочно забирают в Областную больницу на операцию!

— Да как так может быть? — не соглашался с ней кто–то. — Его же не осматривали даже. С чего вдруг решили, что операция нужна.

— Может потому и решили, что вы не осматривали, — парировала первая, — Может он сынок чей, или внук — она перешла на громкий шёпот, — сами понимаете, позвонили, и колеса завертелись, суббота, не суббота, вынь и положь, доставить на осмотр и подготовку к операции.

Дверь в палату распахнулась и действующие лица оказались внутри. Дежурная медсестра сменилась. Вместо вчерашней была женщина средних лет с невыразительным, каким–то вытянутым овечьим лицом и жидкими седыми волосами.

На неё с двух сторон наседали совсем молоденькие медсестрички, чьи лица закрывали одноразовые санитарные маски. У одной я заметил тату в виде пестрой змейки на щиколотке чуть ниже края халата, а на второй униформа едва едва сходилась, грозя лопнуть по шву на роскошной груди.

— Я должна у дежурного ординатора уточнить… я не могу без санкции… у нас так не делается… — отбивалась седая.

— Некогда нам, — спорила с ней любительница тату, — Вы видели чья там подпись?! Да пока мы тут с вами, там уже операционную приготовили!

Обладательница роскошных сисек наклонилась ко мне.

— Идти сможешь? — шепнула мне Бисквитик.

Да хрен его знает, хотелось честно ответить мне. Вместо этого я сказал:

— Смогу.