В эту дыру не пролез бы даже ребёнок. Паук мог бы. Я вспомнил вентиляционный канал в подвале особняка, который потом стал резиденцией Теофилии. Оттуда приходили пауки, чтобы забрать жертву для своей восьминогой богини.

Я изо всех сил постарался вспомнить, как это происходит. Как шуршат в темноте их суетливые лапки. Как трутся друг о друга хитиновые панцири. Как пощёлкивают от нетерпения их усики, готовые впиться в жертву. Вдруг пауки помогут мне связаться со своей хозяйкой? Хрен его знает, что она сделает потом. Это будет хоть какой-то шаг из тупика.

— Слышишь? — забеспокоился Модест.

— Что? — уточнил я.

— Шуршит что-то, — сказал он заметно изменившимся голосом.

Значит, мне не приглючилось. Шуршание было взаправду.

— Может, паучки? — я подкинул идею, чтобы Слонимский её развил.

— Не похоже, — не согласился Модест, — те напролом всегда прутся. А это затихнет, и снова шуршит. На крысу похоже.

Блядь! Кто тебя тянул за язык, сука?! Я попытался представить себе деловитых паучков с зеленой шерсткой возле брюшка, но в голову упорно лезла другая картина. Голый лысый хвост. Острые зубы. Противный пронзительный визг.

Ладони покрылись липким потом. Мама рассказывала, что когда мне было четыре года, она взяла меня на спектакль "Щелкунчика". Режиссёр был талантливым. Когда крысы серой массой заполонили сцену, поглотив и уничтожив хрупкую армию детских игрушек, я от ужаса впал в ступор.

Целый год после этого я спал только со светом. Мне казалось, что стоит лампочке погаснуть, армия крыс двинется на меня из темноты. Со временем я загнал свою фобию глубоко внутрь, научился не показывать её окружающим. Даже улыбался, когда мама рассказывала знакомым это забавную историю из моего детства. Я её уже не помнил, помнил только свой страх.

Я ненавидел крыс. Мог спокойно сидеть на краю крыши высотки, пролезать в самые узкие норы, и даже, набравшись храбрости почесать пузико малышке Шарлотте. Только бы не эти твари.

Как нарочно, из-за решётки показался любопытный нос и понюхал воздух.

— Вот она, — вроде как даже обрадовался Модест, — пришла, падла.

Крыса выскочила из темноты, пробежала по камере, волоча за собой хвост, и остановилась посередине. Озабоченно попискивая она смотрела на нежданных гостей в своей уютной камере. На Модеста, и меня.

КРЫСА КАТАКОМБНАЯ (1) высветилось над ней. Оказывается, мы в катакомбах. Даже не знаю, на самом деле, что это за штука такая — катакомбы . Что-то подземное. Но название крысе подходило. Даже как-то придавало солидности. Хотя какая, на хрен, солидность на первом уровне?

Тварь подошла вплотную к стене. Стала на задние лапки. Потянулась. Мы с Модестом висели слишком высоко. Крыса расстроилась.

Они ещё и прыгать могут, заботливо подсказала память. Крыса прыгать не стала. Вместо этого она коротко пискнула, обернувшись к решетке. Словно знак подала.

Сигнала ждали. Может, это была крыса-разведчик, которая сообщила, что угрозы нет, зато есть два вкусных куска мяса. На писк из окошка вывалились сразу три подружки. Они образовали из своих тел импровизированную горку, на которую запрыгнула разведчица.

— Больно, сука! — взвыл Модест.

Крыса умудрилась дотянуться до него, и загнать свои зубы в ногу. Шило изловчился, двинул носком сапога, и крыса шлёпнулась на пол. Совсем не расстроившись она полезла ко мне.

Я чуть не забился в паническом ужасе, словно муха в паучьей сети. Горло сжало, а все до единого мышцы в теле напряглись. Иррациональный страх боролся во мне с надеждой. У нас появился шанс. Эта тварь могла нас обнулить. Обнуление означало свободу.

Говорят, что победить страх можно, только взглянув ему в лицо. Анне помогло, когда она играла с виртуальными пауками. Я с крысами играть не планировал.