Уголки ее рта немного приподнялись, но она не сказала ни слова.

— Во времена короля Артура, — продолжал я, — женщина дарила рыцарю, который уходил на войну, большой платок или что-нибудь в этом духе.

Я сделал паузу.

— Вы знаете, о чем я говорю?

— Думаю… думаю, что знаю, — сказала она.

— А в фильмах, когда бравый человек, улыбаясь, идет на битву, что он получает от своей дамы?

— Не знаю, — ответила она.

— Но послушайте, мисс Бризант, это серьезное дело и с этим не шутят. Поэтому я… Ну, чтобы быть честным… Я бы не хотел уходить, не пожав вашу руку, мисс Бризант.

— Ах вы, необузданный Спагетти, Макарони-Равиоли…

Конечно, она сказала совершенно другие слова, но больше по-итальянски я не знаю, и то, что она сказала, было очень запутано. Мне почему-то показалось, что она действительно в ярости.

Потом она внезапно замолкла, и лицо ее снова прояснилось, это милое чувственное лицо с волшебными черными глазами. Она взяла меня за запястья и положила мои руки на свои бедра, потом обвила мою шею руками и подняла вверх лицо.

Тихо и нежно она сказала:

— Мне так и хочется вас убить, вас, глупышка! — Она прижалась ко мне, и в следующее мгновенье я уже чувствовал ее горячие губы на своих губах…

Ну, что вы на это скажете, друзья?

Это был такой поцелуй, который начинался с губ, но пронзил всю мою анатомию, в глазах Лукреции горел Рим, на ее губах горела не только вся Италия, но и вся Европа с Бразилией в придачу.

Все ее тело прижималось ко мне, ее груди были совсем близко, ноги и бедра слегка покачивались, и это были такие чувственные движения, от которых появляются приливы гордости.

Потом она опустила руки и отступила на шаг.

— О'кей, Шелл, — сказала она, и ее голос был словно горячий ветер пустыни. — Теперь вы можете идти!

— Идти?

— Да, вы можете идти! — и с пафосом актрисы добавила: — И сделать то, что вы должны сделать!

— Но если я уйду, я не смогу делать то, что я хочу делать.

— Шелл, вы сказали…

— Неважно, что я сказал. Неужели вы думаете, что у меня есть желание ехать туда и позволить себя убить? Вы что, действительно считаете меня сумасшедшим? Я хочу…

В этот момент в коридоре появился мистер Бризант. Видимо, его привлекла громкая речь.

— Вы все еще здесь, Шелл?

Я взглянул на часы. Четверть четвертого утра. И медленно я опять вспомнил обо всем: убийство, гангстеры, магнитофонная лента. Последний раз я проверил, как у меня лежит пистолет в кобуре, и направился к двери.

Позади себя я услышал сладкий горячий голос:

— Будьте осторожны, Шелл! И возвращайтесь, возвращайтесь скорее!

— В этом можете быть уверены, — сказал я. — Кстати, вы не будете возражать, если я назову вас Лукрецией?

Она повернулась, а я вышел наружу, в темную ночь.

Вместе с первыми вдохами чистого воздуха в моей голове засела мысль, которую я ждал уже давно. Тони сказал, что он слышал скрип шин до того, как увидел саму машину. Когда покрышки скребут по асфальту, жженая резина оставляет после себя на асфальте заметные следы.

Фред Дженкинс тоже наверняка тормозил, когда хотел спрятать ленту, а так как считал, что его преследуют, то тормозил сильно, и шины наверняка оставили следы.

Я проехал два квартала по Палос-Верде, когда фары моей машины осветили следы на асфальте. Следы эти тянулись метров на десять.