Ария, с неподдельным воодушевлением пропетая Громовым, растопила Лехину душу, и он, улыбнувшись, сказал:

— Просто нехорошо получилось. Я жене такое про эту кассету расписал, что у нее среди ночи глаза разгорелись. А там такой облом.

— Подумаешь, трагедия. Облом на кассете ты с лихвой компенсировал в гостинице. Кто, как не я, взял тебя вчера вечером в общество путан? И ты за бесплатно увидел сеанс орального секса с расстояния всего в семь-восемь шагов. Разве может сравниться живое действо с записанным на пленке?

— За увиденное в гостинице — спасибо. — Дробыш почтительно склонил голову перед собеседником. — Однако вспомни, что было потом, после гостиницы. Ты завез меня к черту на кулички и заставил общаться с каким-то реликтовым маньяком. У меня после встречи с ним всякая потенция пропала. Я-то думал — приеду домой, включу твою кассету и верну утраченное. А там еще один облом.

— Леша, не надо ля-ля, — небрежно отмахнулся от коллеги Громов. — За твою потенцию я спокоен на все сто. Общение с маньяком, конечно, штука неприятная, однако ножиком своим он тыкал не в тебя, а и меня. И волноваться за свою потенцию должен я. Но я как раз не жалуюсь. Так что кончай размазывать сопли по шоколаду и переходи к теме служебной деятельности. Что-нибудь новое о пальчиках жмурика с «Киевской» есть?

— Есть, — коротко ответил Дробыш, заставив тем самым сердце Громова счастливо екнуть в груди.

Однако излагать подробности Дробыш не спешил, явно пытаясь таким образом компенсировать свое недавнее унижение перед коллегой. Ему хотелось, чтобы тот вдоволь помучился, находясь в неведении.

— Будешь молчать — я в тебя книгой захреначу, — не выдержал наконец Громов и действительно протянул руку к увесистому тому Уголовного кодекса России, лежавшему у него на столе.

— Все понял, излагаю, — замахал руками Дробыш, которому до этого неоднократно приходилось убеждаться в том, что все свои угрозы его коллега обычно выполняет. — В общем, этот парень давно числится в нашей картотеке. Это — некто Мякотин Олег Евгеньевич, 1972 года рождения, уроженец небольшого городка в Западной Сибири. В свое время учился в институте физкультуры в Новокузнецке, но затем бросил его и перебрался в Москву. В наше поле зрения попал в январе 1993 года, когда был осужден на два года за хулиганство. Отсидев свое, судя по всему, вновь вернулся в Москву. Какого рожна он оказался на квартире у Яши-инвалида, пока не ясно.

— Это тебе не ясно, — поправил его Громов.

— А тебе, значит, ясно? Конечно, ты ведь до сих пор уверен, что он искал этого спортсмена. А вдруг ты ошибаешься? Я лично продолжаю думать, что серьезных доказательств того, что сибиряк приходил к инвалиду по душу твоего спортсмена, нет. Может быть, у них с Яшей были какие-то свои дела? И в этом случае твоя версия уведет нас в другую сторону.

— А ты по-прежнему хочешь свернуть к казанским? — спросил Громов. — Говорю тебе, не было у них никакого резона убивать Мудреца. Им бы сейчас со своими проблемами как-то разобраться, а не вешать на себя такую головную боль, как убийство вора в законе. И потом — два дня с момента убийства прошло, а «обратки» со стороны коллег Леонова нет. Значит, и они не лажанулись и в подброшенный трупешник не поверили.

— Ну, это еще ни о чем не говорит. Все-таки два дня — срок не такой большой, — продолжал возражать Дробыш, но в его голосе уже не слышалось былой уверенности.

После этого в кабинете повисла пауза, которую первым нарушил Дробыш.

— Что будем делать теперь? — спросил он коллегу.

— Жить и работать, как завещал великий Ленин, — сострил Громов.