Мы приостановились и услышали голос Аттикуса:

– …ничего серьёзного… все они проходят через это, мисс Рейчел…

Дилл успокоился, но нам с Джимом покоя не было. Откуда Джиму утром взять штаны?

– Я тебе дам какие-нибудь свои, - предложил Дилл, когда мы дошли до дома мисс Рейчел.

Джим сказал - спасибо, в твои мне не влезть. Мы попрощались, и Дилл ушёл в дом. Потом, видно, вспомнил, что мы с ним помолвлены, выбежал опять и тут же при Джиме наскоро меня поцеловал.

– Пиши мне, ладно? - заорал он нам вдогонку.

Не останься Джим без штанов, мы бы всё равно плохо спали в эту ночь. Я свернулась на своей раскладушке на задней веранде, и каждый ночной шорох казался мне оглушительным: зашуршит гравий у кого-то под ногами - это рыщет Страшила Рэдли, подгоняемый жаждой мести; засмеётся где-то в темноте прохожий-негр - это гонится за нами Страшила; ночные мотыльки бьются о сетку - это Страшила в бешенстве рвёт проволочную изгородь; платаны надвигались на нас, живые, злобные. Долго я томилась между сном и явью, потом услышала шепот Джима:

– Трёхглазка, ты спишь?

– Ты что, спятил?

– Тс-с… У Аттикуса уже темно.

В слабом свете заходящей луны я увидела - Джим спустил ноги с кровати.

– Я пошёл за штанами, - сказал он.

Я так и села.

– Не смей! Не пущу!

Джим торопливо натягивал рубашку.

– Надо.

– Только попробуй - и я разбужу Аттикуса.

– Только попробуй - и я тебя убью.

Я вцепилась в него и заставила сесть рядом со мной. Надо как-нибудь его отговорить.

– Мистер Натан утром их найдёт. Он знает, что это ты потерял. Конечно, будет плохо, когда он их принесёт Аттикусу… ну и всё, и ничего тут не сделаешь. Ложись.

– Это я всё и сам знаю, - сказал Джим. - Потому и иду.

Меня даже затошнило. Вернуться туда одному… Как это сказала мисс Стивени: у мистера Натана второй ствол заряжен, и если в огороде шелохнётся негр, собака или… Джим это понимал не хуже меня. Я чуть с ума не сошла от страха.

– Не надо, Джим, не ходи! Ну, выдерет Аттикус - это больно, но пройдёт. А там тебя застрелят. Джим, ну пожалуйста!…

Джим терпеливо вздохнул.

– Понимаешь, Глазастик, - тихо сказал он, - сколько я себя помню, Аттикус меня ни разу не ударил. И мне неохота пробовать.

А ведь и правда. Аттикус только грозил нам чуть не каждый день.

– Значит, он ни разу тебя ни на чём таком не поймал.

– Может быть, по… мне неохота пробовать, Глазастик. Зря мы туда сегодня полезли.

Вот с этого часа, наверно, мы с Джимом и начали отдаляться друг от друга. Случалось, он и раньше ставил меня в тупик, но ненадолго. А этого я понять не могла.

– Ну, пожалуйста, не ходи! - упрашивала я. - Знаешь, как там будет страшно одному…

– Да замолчи ты!

– Ну, выдерет… Ведь это не то, что он никогда больше не будет с тобой разговаривать или… Я его разбужу, Джим, честное слово, я…

Джим сгреб меня за ворот пижамы и чуть не задушил.

– Тогда я пойду с тобой… - еле выговорила я.

– Нет, не пойдёшь, ты только наделаешь шуму.

Ну что с ним делать! Я отодвинула щеколду и держала дверь, пока он тихонько спускался с заднего крыльца. Было, наверно, часа два. Луна уже заходила, и перепутанные на земле тени становились неясными, расплывчатыми. Белый хвостик рубашки Джима то подскакивал, то нырял в темноте, точно маленький призрак, бегущий от наступающего утра. Я вся обливалась потом, но подул ветерок, и стало прохладно.