Грач затушил окурок, пустив тонкую струйку воды, и бросил его в ведерко.

Вообще он порадовался за Валентину. Она толком ничего не объяснила, сказав только, что отпустила пленника, а следователь прокуратуры помог замять это дело. «Так что ты можешь за себя не беспокоиться». Глупая, да он не за себя беспокоится. И как это объяснить ей? Он, конечно, человек прямой, но что-то останавливало его, хотя бы для начала губы противились выговорить, что Валентина ему нравится. Но удерживала мысль, что он — бывший зек, в настоящее время — «синяк». И в том, что он поднялся, — заслуга Ширяевой.

Если ничего не получится, он спокойно примет ту жизнь, которую оставил пару недель назад, — без сожаления. Но будут бередить душу мысли о Валентине.

Его так и подмывало пойти к ней прямо сейчас, ночью, разбудить, как однажды он сделал, напросившись в помощники, и сказать: «Валя…» Нет, начать нужно так: «Петровна… кстати, можно пройти?.. Петровна… я не разбудил тебя?.. Так вот, Валя… Одним словом… ты правильно сделала, что бросила этого гада ко всем чертям. Серьезно. Да, только за этим… Спокойной ночи».

Ладно, завтра с утра поговорю, решил он.

В комнате, невидимые глазу, гнусили несколько комаров. «Спать не дадут», — подумал Грач, накрываясь с головой простыней.

Валентина приоткрыла тяжелые веки, ощутила крепкую хватку на груди и ногах и покачивающие движения собственного тела.

— Не дави так сильно синяки оставишь.

И кто-то ответил:

— Я только придерживаю.

И снова первый голос:

— Вот тут есть шнур от занавески.

— Выдержит?

— Должен.

Над ее головой начала происходить какая-то возня.

— Все, готово. Так, по моей команде. Раз, два, взяли.

Валентина почувствовала, что ее приподняли.

— Чуть на меня… — командовал Костерин.

— Так?

— Ага, правильно. Держи ее, я отпускаю одну руку… Еще чуть вниз. Тихо-тихо, осторожно опускай… Стоп! Ставь ее ногами на край ванны… Все, чу-уть приподними. Сейчас петлю накину… Видишь, она смотрит — отлично, мы успели. Так, перехватываемся. Я беру ее под колени и приподнимаю, ты придерживай за спину, чтобы не завалилась… Так-так, хорошо… Нужно повыше поднять, чтобы удар от веревки был естественным. Держишь?

— Да.

— Отпускаю.

Тело судьи устремилось вниз. В шею что-то с силой ударило. Рот непроизвольно открылся, выпуская наружу язык. Женщина забилась, однако руки держала в стороны, не пытаясь помочь враз онемевшему горлу. Только далеко вывалившийся посиневший язык, казалось, делал отчаянные попытки вклиниться между петлей и шеей.

Она умирала, до окончания агонии оставались считанные мгновения. Из ушей появилась пенистая розовая жидкость. Вот так, наверное, умирала и Света Михайлова, не понимая, за что, за что ее убивают.

Последнее, что ощутила Валентина в своей жизни, — это потеря равновесия. И длился этот миг нескончаемо долго: она искала руками опору, но не находила ее. И падала… набок, вот-вот ожидая удара… Наконец тьма окутала ее окончательно, последней яркой вспышкой полоснуло глаза, и Валентина умерла.

Часть 3

63

В кабинет Маргелова вошел судмедэксперт Дмитрий Григорян-Сухов, невысокий, полный, с крутыми залысинами.

— О, един в двух лицах! — воскликнул Маргелов и посмотрел на тощую папку в руках эксперта. — А мы так тебя не ждали! Особенно с твоей папкой. Когда я вижу ее у тебя в руках, от меня врассыпную разбегаются мурашки, — он показал палец.