Команда судебно-медицинской экспертизы располагалась в металлическом фургончике, отапливаемом бензином. На примусе шумел маленький чайник, рядом стояли металлические кружки и простые граненые стаканы – медики отогревались чаем.

– Турецкий? Здравствуйте, здравствуйте, не думал, что приведется познакомиться, – улыбчиво засуетился белобородый старичок. – Разрешите отрекомендоваться – профессор Пискунов Марк Анатольевич, а это – военврач, майор Спиридонова. Людмила, поди сюда… – адресовался он за занавеску.

Из– за гардины вышла пожилая женщина в очках и телогрейке, из-под которой выглядывал белый халат. Она по-мужски пожала руку Турецкому.

– Спиридонова, – сообщила она низким, грудным голосом.

– Желаете чайку? – осведомился Марк Анатольевич, судя по всему – большой хлопотун.

– Нет, благодарствуйте, – отозвался почтительно Турецкий. Он тоже слышал имя Пискунова – профессора, человека великого в своей страшной специальности – патологоанатомии. Видать, многим показалось, что дело стоит разбирать на высшем уровне, если приглашаются светила такого масштаба.

– Не проводите ли меня на место?

– Да, да, – закивал старичок, тут же отставив чашку и кутаясь в несколько кофт и шарфов. – Вот ведь холодрыга! Это я в Москве ворчал, что холодно, а здесь уж не ворчу – слова замерзают, а?

Военврач Спиридонова подала профессору рукавицы, которые тот рассеянно надел, перепутав правую и левую. Мужчины вышли на мороз. Дверь за ними закрылась, затем хлопнула еще раз. Военврач Спиридонова нагнала их и, угрюмо блестя очками, пошла следом.

– Каковы первичные наблюдения, доктор? – спросил Турецкий.

– Да что сказать… Обнаружено триста восемьдесят пять трупов в различной степени термического поражения. В эпицентре горения останки хоккеистов и экипажа, разумеется, будут проблемы с атрибуцией. Ну, вы понимаете, тут в иных местах земля оплавилась – жарко горело. Кстати, непросто было набирать врачей из местных врачебных учреждений – это для нас все объекты под номерами, а для них – родственники, друзья…

Военврач Спиридонова засопела в рукавицу с намерением вступить в разговор.

– Тут одна – доцент из мединститута, – подала она голос, – держалась вроде ничего, а увидела пацана с задних рядов – ну, лицо уцелело – и давай в слезы – студента своего опознала.

– Да, да, – рассеянно вторил Пискунов, – такова она, жестокая селява. Ну, да, впрочем, сами увидите сейчас. У человека неподготовленного сердце разорвется. Уж я, виды видавший, и то первый день аж перекрестился – такое только в кино про Освенцим увидишь.

Они приближались к краю поля, где стояли носилки, покрытые зеленым брезентом. К брезентовым одеялам были прикреплены трехзначные номера, написанные химическим карандашом на клеенке. Здесь тоже стоял металлический вагончик, в котором работала судебно-медицинская комиссия.

– Проходите, проходите, – пригласил Марк Анатольевич, – осторожно, ступеньки скользкие.

На столе посередине комнаты располагался патологоанатомический стол, на нем в скорчившейся позе лежал обгорелый труп. Молодая женщина в очках, шерстяном свитере под халатом монотонно диктовала сестре:

– Идентификационные признаки объекта номер двести одиннадцать.