– Что, ломать руку?

Она рассмеялась:

– Нет же, глупый. Шипение. А руку я вообще не чувствовала.

Фокс замер.

– Она что же, не болела?

– Не а. Один мой случайный знакомый – он работал на карнавале – сказал как то, что есть специальное слово для такого типа людей, как я. Ну для таких, знаете, которые не чувствуют боли. Я знаю, это странно, но так со мной было всегда…

– Лошадь, – сказал Фокс, в упор уставившись на девицу.

Это было как раз то, что нужно. Именно то, что нужно, и даже немного больше.

– Ага, точно – лошадь! Он так и сказал. Может, вы его знаете – Джонни Калипсо, татуировщик?

– М м м, сомневаюсь, – пробормотал Фокс.

Вечер обещал быть замечательным.

«Ролс» остановился под козырьком здания на Пятой авеню. Навстречу шагнул швейцар и помог выйти из машины.

– Между прочим, меня зовут Ирма, – сказала девица. – Ирма Шварц.

– Очаровательно, – сказал Фокс.

Ирма была чудо. Фокс начал с булавок и переходил постепенно к иголкам, веревкам, хлыстам, цепям и огню.

– Что, все еще не больно? – изможденно выдохнул он.

– Нет, док, – произнесла Ирма, отхлебнув из бутылки шампанского, которую она прихватила с собой из машины. – Я же говорила – я лошадь.

– Вы сенсация!

– И вы тоже, Фокси. Бег изменил мою жизнь. На прошлой неделе. А до этого, я каталась на роликовых коньках. Правда, сломала нос. После этого я как следует не различала запахов и пришлось сделать операцию. А до роликов я каталась на доске. Очень неплохо. Только бросила это дело, потому что мне не нравилось, когда меня называли жопой. Понимаете, когда тебя поколотит собственный приятель – это одно, но когда какой нибудь полный придурок называет тебя жопой – это, ну, вы понимаете…

– А когда нос сломала, тоже не было больно? – спросил он, дергая ее за волосы.

– Ну конечно нет. Я же говорила, что абсолютно ничего не чувствую. Ну вот, а до этого, до роликовой доски, я танцевала. Но начала очень много кушать. Дорис, моя подруга, рассказывала мне, как ребята из «Метрополя» обсуждали, какая я толстая.

– М метрополь, – пробормотал Фокс, впиваясь зубами в плечо Ирмы.

– Я там работаю. Я ведь стриптизерша. Они чуть не умерли, когда прочли в анкете, сколько мне лет. Клянусь, вы тоже не угадаете.

– Меня это не волнует.

Он снова был на пути в рай.

– Нет, пожалуйста, угадайте.

Вздохнув, Фокс сел.

– Двадцать, двадцать пять?

– Сорок три!

Фокс глубоко выдохнул:

– Сорок три? – На ее лице не было морщин, никаких других следов того, что Ирма Шварц существовала на белом свете дольше двух десятков лет. – Ты и вправду лошадь, – задумчиво произнес он. – Редчайшая порода лошади.

– Я как то читала об этом в книге Рипли «Хотите – верьте». У меня в организме есть особое вещество. Не то, что я его принимаю как лекарство по необходимости, нет. Оно просто там находится. Доктора называют его прокатин.

– Прокаин, – отвлеченно поправил Фокс.

Его мозг лихорадочно работал. Ирма Шварц была слишком хороша, чтобы быть реальностью. То, чем она обладала, было более ценно, чем все достопримечательности мира. И было бы слишком эгоистично держать ее только для себя. Она принадлежала всему миру.

– Да, точно. Прокаин.

– Ты счастливая, – сказал Фокс. – Люди платят многие тысячи долларов, чтобы получить то, что тебе досталось задаром. Все сорокатрехлетние женщины хотели бы выглядеть на двадцать. Долгие годы прокаин использовался военными.