Рекс Стаут. Убить зло
A
Он осторожно закрыл за собой дверь парадного и оказался в полной темноте. Нащупывая ногой первую ступеньку знакомой и такой ненавистной
лестницы, левой рукой отыскал в кармане брюк ключ от квартиры, расположенной двумя этажами выше; правая же, с зажатым в ней пистолетом, была
засунута в карман пальто. "Да, - подумал он, - вот до чего я дошел! Только представить себе!" Он чувствовал, что, если бы что-то понимал в своей
жизни, ему не пришлось бы сейчас подниматься по этой лестнице, отпирать дверь и нажимать на спуск пистолета.
Она, наверное, сидит в голубом кресле, обложенная подушками, и читает - обычная ее поза. Его так трясло, что он чуть не потерял равновесие,
когда заносил ногу на следующую ступеньку.
Неожиданно его мозг загудел от непривычной и бешеной нагрузки, словно какой-то гигантский коммутатор.
Беспорядочное и противоречивое нагромождение доводов и оправданий... Он говорил себе: "...ты робкий, нерешительный, безответный, ты
осторожен, и, значит, тебе ничто не грозит, но ты пропадешь, даже если будешь в безопасности. Ничтожный, жалкий, нелепый грешник, как ты глуп!"
Невероятные переплетения воспоминаний внезапно обрушились на все его существо, в то время как он осторожно нащупывал в темноте третью ступеньку.
Их синхронный гул оглушил его...
1
"Безответный".
Ты еще носил короткие штанишки, когда впервые узнал это слово. Тогда бесконечное количество слов в книгах, которые ты читал, были непонятны
и волнующи. Ты знал множество слов, и множество стерлось в памяти, но это, когда-то написанное в одном из детских стихотворений, неожиданно
попалось на глаза учительнице Дэвис. Оно застряло в твоей памяти.
Она объяснила тебе, что это слово нельзя повторять так часто. Оно обезличивает все, что ты пишешь.
Тогда ты уничтожил свои стихи.
Ты ненавидел себя за это, всегда подсознательно ненавидел себя; малейшей искры было достаточно, чтобы разжечь эти тлеющие угли недовольства
собой. Джейн, обладавшая способностью предугадывать события, из самых лучших побуждений всегда заботилась о тебе, но эта доброта была опасна и
могла сломать тебя. Понимала ли это Джейн? С годами, конечно, поняла, выйдя замуж за Виктора и став матерью. Но тогда она была лишь неловкой
двенадцатилетней девочкой. Неужели даже тогда она каким-то загадочным образом понимала, что надо делать с людьми? Бывало, она чистила картофель
и с серьезным видом советовала матери:
- Дай Биллу печенья. У него что-то случилось в школе.
- Оставь меня в покое! - чуть не плакал ты от возмущения.
А мать, с претензией на якобы существующее равенство родителей и детей, которую сын, сам не зная почему, так ненавидел, говорила:
- Ты не хочешь помочь сестре чистить картофель?
Всегда хотелось отказаться от печенья, но ты ни разу не делал этого. Если вдуматься, для этого не было причин, но почему-то, когда ты
протягивал к нему руку, это всегда выглядело как уступка, как сдача крепости. В юности вообще поводов для стыда было гораздо больше, чем теперь,
они подстерегали тебя повсюду, а может, ты был просто слишком чувствительным.
Самым ужасным и мучительным испытанием детских лет в Огайо была игра в пятнашки на лужайке за Элмстрит. Почему ты вбил себе в голову эту
дикую затею?!
Начинались приступы сомнений.
|
