Дверь ему открыла Лаура.

— Ирма отправилась за сыном на ферму, — объяснила она, — и приведет его сюда к обеду.

— А! — выговорил Малез.

И хмуро добавил:

— Зашел попрощаться с вами!

— Попрощаться?

Еще накануне Лаура встретила бы эту новость с видимым облегчением. Сегодня же, как казалось, она испытывала лишь недоумение, в котором проглядывала нотка сожаления.

В душе тронутый этой переменой, Малез наклонил голову:

— Начальство требует моего немедленного возвращения в Брюссель.

— Когда вы отправляетесь?

— Поездом в семнадцать часов десять минут. Мне на роду было написано его не миновать.

— Может быть, и нет… Арман собирается нас покинуть через час. Вы ведь могли бы поехать в его машине?

— Это мысль! — согласился Малез, мужественно справляясь с дрожью, которая возникла от перспективы вновь нестись по дорогам в ярко-красном «Бугатти». — Если, конечно, ваш кузен согласится видеть меня в качестве попутчика… Где он сейчас?

— У дяди. Когда он спустится, я скажу ему.

Малез ступил на первую ступеньку лестницы, той, что вела…

— Поднимусь, — решился он. — Не беспокойтесь обо мне. Этот дом еще не раскрыл мне свою главную тайну. В последний раз я хотел бы один побродить по нему…

И, не дожидаясь ответа, схватился за перила и понесся наверх.

Жильбер умер на первом этаже. Но он готов был поклясться, что причину этой гибели следовало искать под самой крышей.

По мере того, как он поднимался, дом начинал ему представляться менее мрачным, менее тоскливым, сам воздух — более легким. Так поднимающийся из глубины ныряльщик видит, как светлеет вода по мере его приближения к поверхности.

Он остановился и передохнул на площадке четвертого этажа, счастливый, как путник, оказавшийся в знакомых местах. В сущности, разве не похожи все чердаки, разве играющие там дети не совершают одних и тех же замечательных открытий и не чувствуют себя там в равной степени как дома?

Во время его первого посещения Лаура рассказывала ему:

— Детьми мы не уходили отсюда. Этот чердак, эта лестница, эта площадка составляли наши владения вплоть до третьего этажа…

И Арман:

— Существует что-то другое, неопределимое, что-то другое… Я имею в виду саму атмосферу дома, нашу безумную юность…

Наша безумная юность! Да, Малез ее ощущал. Истоки драмы следовало искать в далеком прошлом, в тех временах, когда детеныши людей видят некоторые предметы через увеличительные стекла, по своему настроению заселяют или делают мир пустыней, проверяют свои только что обретенные силы…

— Мой брат Эмиль даже забыл собственное имя: он откликался только на прозвище Рысий Глаз!

Вынув из кармана трубку, комиссар набил ее и раскурил. Перед его глазами прокручивался фильм… Хотя он и был чудовищно размалеван, ему удалось узнать каждого из детей, разглядеть в сумрачной тени двух высоких шкафов Эмиля, Армана и Ирэн. Двух первых — переодетых индейскими вождями, третью — преданной скво.

— Долгие годы это было нашей страстью… Мы истребили немыслимое количество бледнолицых…

Вдруг слышится шум шагов. И вверху лестницы появляются Жильбер и Леопольд, окружающие Ирэн. Из-под ладони «королева ранчо» вглядывается в горизонт. Она не замечает за шкафами поблескивания мачете, не слышит, переступая порог с двумя своими спутниками, подкрадывающихся за ее спиной ног в мокасинах…

Испуская воинственные кличи, сиу бросаются в атаку. Схватка. Огрызаются винчестеры.

— На наш вкус, нас, девочек, слишком часто привязывали к столбу пыток…

Рысий Глаз и Белый Олень почти закончили связывать свою пленницу.