— Я проводила твою подругу к тебе в кабинет, не хотела прерывать встречу.

— Хорошо. — Мэри включила «Блэкберри», и на экран посыпались сообщения. — Какую подругу?

— Триш Гамбони.

Триш Гамбони пришла?!

— Ты ведь знаешь ее, да? — растерянно уточнила Маршалл.

— Конечно, знаю, со школы. Она здесь? — Мэри ничего не понимала.

Триш Гамбони — живое воплощение пренебрежения и даже презрения, от которого Мэри так страдала в школе Святой Марии Горетти. Мэри была близорукой отличницей и президентом Общества доверия, а Гамбони в те же самые четыре года, завалив религию и испанский и, не выпуская сигареты изо рта, царствовала как Самая-трудная-девочка.

— Она сказала, что должна с тобой встретиться и что это конфиденциально. Она плакала.

— Серьезно? — Сердце Мэри учащенно забилось.

Маршалл протянула ей пачку телефонных сообщений.

— Это все тебе. Почту я оставила на твоем столе. И не забудь, что через пятнадцать минут придут Корадино.

— Ладно. Спасибо. Принимай мои звонки, пожалуйста.

Мэри, миновав золотую табличку «Розато и товарищи» на двери кабинета босса, поспешила к кабинету своей лучшей подруги Джуди Кэриер, которая, выглянув в коридор, звала ее к себе.

— Мэри! — Лимонно-желтые волосы, огромные небесно-голубые глаза и широкая улыбка на все тридцать два зуба — самое лучшее на круглом, как тарелка, лице Джуди. — А поздороваться? Пора отчитаться о том, как прошли выходные.

Мэри просто-таки жгла новость.

— Угадай, кто вот прямо в эту минуту сидит у меня в кабинете?

— Кто? — Джуди была в истошно-розовой футболке, желтых брюках-карго и ярко-зеленых сабо. В общем, одета как дальтоник.

— Триш Гамбони.

— Эта сволочь? — Глаза Джуди распахнулись от удивления.

— Собственной персоной.

Мэри оценила, что Джуди отреагировала на новость с совершенно правильной ненавистью, при том что даже ни разу не встречалась с Триш. Только истинная подруга возненавидит незнакомого человека исключительно по рассказам подруги.

— Вот дрянь! — с чувством сказала Джуди. — Чего хочет?

— Понятия не имею. Маршалл сказала, что она плачет.

— Славно! — Джуди захлопала в ладоши. — Что, у нее нелады с законом?

— Можно только надеяться, — весело ответила Мэри и одернула себя. — Постой, я не права. Я думала, я лучше и выше этого, а оказалось — нет.

— Такова человеческая натура: приятно, когда твоему врагу больно. У немцев есть даже специальное слово для этого: Schadenfreude.

— У католиков тоже есть. «Грех».

— Быть человеком — не грех, — с улыбкой сказала Джуди.

Мэри не стала спорить. Разумеется, грех. Кстати, она отказывается спасать и душу Джуди. Одна только одежда приведет ее прямиком в ад!

— Не думаю, что Триш нужна моя помощь. И что мне делать?

— Чувствую я, для нее настал час расплаты.

А Мэри чувствовала, что для нее настал час головной боли. Триш и другие Трудные-девочки изводили ее за ланчем, на собраниях, на мессах — всегда и всюду, лишь бы заставить ее почувствовать себя еще мельче, еще уродливее, еще очкастее. Неужели она одна заработала в школе синдром посттравматического стресса?

Мэри снова прошла мимо кабинета Бенни Розато и порадовалась, что он пуст — на этой неделе Бенни была на процессе, в суде. Она не хотела, чтобы начальница видела ее темную сторону, о которой она и сама не подозревала до сей минуты. Говорят, пообщаться — значит помириться.