У него был как бы перевернутый комплекс мессианства. Понимаете, он представлял себе, что станет великим писателем, но боялся, что у него нет достаточно материала для этого. Муки и попытки анализировать себя, ненависть ко всему написанному, потому что считает: все недостаточно хорошо. Склянка с ядом— это обман и вместе с тем одна из тех шуток, в которых есть доля истины. Эти мысли, постоянно его угнетающие, видимо, и привели к выводу, что смерть не худший выход.
Она закончила готовить кофе и стояла, как бы осмысливая свои собственные слова.
— Теперь он нашел выход, не так ли? Я не удивлюсь, если окажется, что он попросил Ларри привести приговор в исполнение.
— Вы предполагаете, что он попросил Ларри об этом?
Она покачала головой:
— Нет, во-первых, Эл вообще никого не мог просить ни о какой помощи. Я это знаю, потому что, когда я пару раз пыталась заговорить с ним на эту тему, он просто слушать об этом не мог. Не то чтобы не хотел, не мог — и все. Он считал, что сам должен всего добиться. Ларри же не отличается альтруизмом, и к его помощи прибегнуть можно в самом крайнем случае. В действительности Ларри неплохой парень. Он только ужасно эгоцентричный. Они оба такие, но по-разному, Эл искал свое место в мире, был всегда недоволен собой, терзался этим, а Ларри всегда гордился собой. Знаете, Ларри мог сказать: «Для меня главное — это я», а Эл мог спросить: «Стоящий ли я человек?»
— Может быть, между ними произошла ссора на днях или еще что-нибудь вроде этого, что могло толкнуть Ларри на убийство?
— Ни о чем таком я не знаю. Они становились все более и более подавленными, но никто из них не упрекал другого. Эл корил себя за то, что у него ничего не получается, а Ларри проклинал глупость мира. Вы знаете, Ларри хотел делать то же самое, что Эл, но Ларри не тревожил вопрос: достоин ли он этого, есть ли у него способности. Он дважды сказал мне, что хочет стать знаменитым писателем и станет им, даже если для этого потребуется ограбить банк, чтобы подкупить издателей, редакторов критиков. Это шутка, конечно, похожая на бутылку с ядом Эла, но я думаю, что в этой шутке также была доля истины. — Кофе готов. — Она налила две чашки и села напротив. Ливайн добавил в кофе немного сгущенного молока и рассеянно его помешивал.
— Я хочу знать, почему, — сказал он. — Это покажется странным. Считают, что полицейские хотят знать кто, но не почему. Я знаю кто, но хочу знать почему. Ларри единственный, кто мог бы рассказать вам, но не думаю, что он это сделает.
Детектив выпил немного кофе и поднялся.
— Не возражаете, если я позвоню от вас? — спросил он.
— Идите прямо. Телефон в гостиной, около книжного шкафа.
Ливайн вернулся в гостиную и позвонил на службу. Он попросил Кроули и, когда его коллега подошел, поинтересовался:
— Перкинс уже подписал признание?
— Скоро подпишет. Его только что отпечатали.
— О’кей, задержите его там, когда он подпишет. Хочу поговорить с ним. Я на Манхэттене, сейчас возвращаюсь.
— Чего ты хочешь добиться?
— Я не уверен, что чего-нибудь добьюсь. Просто хочу поговорить в Перкинсом еще раз.
— Что тебя тревожит? У нас есть труп, есть признание, есть убийца. Зачем же создавать самому себе работу?
— Не знаю. Может, это все и лишнее.
— О’кей, я задержу его. В той же комнате, что и раньше.
Ливайн вернулся в кухню.
— Благодарю за кофе, — сказал он. — Если вам больше нечего мне сказать, то я вас покидаю.
— Нечего, — сказала она. — Ларри теперь единственный, кто мог бы сказать вам что-то еще. |