Все удивленно посмотрели на него.

Ливайн взглянул на Перкинса, стараясь понять, что это за человек, — технический прием, которым он пользовался почти автоматически. Вначале он попытался отнести Перкинса к какому-нибудь определенному типу. Затем наступила пора найти особые индивидуальные черты, выделяющие Перкинса из общего типа. Благодаря этим операциям Ливайн мог составить для себя довольно полную характеристику человека, и большей частью она оказывалась близкой к истине.

Определить общий тип не составило труда. Перкинс, в своем черном шерстяном свитере, подпоясанный ремнем цвета хаки, в потертых туфлях без носков, был «арти», богема. Каков их лозунг в этом году? В прошлом году они провозгласили модным уныние, в этом году призывали «бить». Именно так. Значит, Ларри Перкинс принадлежал к категории «битников». А индивидуальные особенности обязательно проявятся вскоре в разговоре, манерах.

Кроули повторил: «Давайте войдем внутрь», — и все четверо двинулись в комнату, где лежал труп.

В квартире была одна большая комната, кухонька не больше чулана и крошечная ванная. Убирающаяся в стену кровать стояла откинутой. Она была покрыта полосатой, как зебра, тканью. Кухонный стол и пара кресел — вот и вся мебель. На столе за огромной грудой долгоиграющих пластинок виднелся проигрыватель. Все, за исключением проигрывателя, выглядело поблекшим, изношенным и подержанным, включая тонкий, бежевого цвета ковер на полу и грязные обои в цветочках. Два окна выходили на узкий зацементированный двор и торцевую сторону другого каменного здания. На улице был яркий солнечный день, но сюда солнце и не думало заглядывать.

Посредине стоял карточный столик с пишущей машинкой и двумя кипами бумаги. Убитый находился здесь же. Он грудью навалился на столик, выброшенные вперед руки тяжело лежали на стопках бумаги, голова покоилась на пишущей машинке. Лицо было обращено к двери, глаза закрыты, мышцы расслаблены. По крайней мере, Ливайн мог удовлетвориться тем, что смерть была спокойная.

Кроули посмотрел на тело, проворчал что-то и обернулся к Перкинсу.

— О’кей, — сказал он. — Расскажи нам о случившемся.

— Я положил яд ему в пиво, — просто сказал Перкинс. Во всяком случае, его манеры не походили на манеры «битников». — Он попросил открыть банку пива. Выливая его в стакан, я положил туда яд. После того как он умер, я пошел и рассказал все полицейскому.

— И это все?

— Да.

Ливайн спросил:

— Почему вы его убили?

Перкинс посмотрел поверх Ливайна:

— Потому что он был помпезный осел.

— Смотрите на меня, — приказал Кроули.

Перкинс тут же повернул голову, но детектив успел уловить едва заметное волнение в глазах юноши. Он, однако, не мог сказать, чем оно было вызвано.

Ливайн бегло оглядел комнату, подержанную мебель, карточный стол, неподвижное тело, молодого Перкинса, одетого как «битник», но разговаривающего изысканновежливо, внешне спокойного, но со скрытым сильным волнением. Что же заметил Ливайн в глубине его глаз? Ужас? Гнев? Мольбу?

— Расскажи нам об этом парне, — сказал Кроули, указывая на тело. — Его имя, где вы познакомились, в общем, все.

— Зовут его Эл Грубер. Вернулся из армии около восьми месяцев назад. Живет на свои сбережения и на солдатское пособие. Я хотел сказать: жил.

— Он был студентом колледжа?

— Более или менее. Он прослушал несколько курсов в «Колумбии», — в Колумбийском университете, вечерами. Он был не только студентом.

— Кем еще? — спросил Кроули.

Перкинс пожал плечами:

— Да почти никем.