Что ж, оставалось только выследить хозяйку этого славного заведения. Если она окажется личностью столь же диковинной, как и прочие его обитатели, можно будет считать, что квартет удался на славу. Кроме того, в доме должен был находиться ещё и ребёнок, а где же и быть ему ещё, как не подле матери? Я проследовал по кривому коридорчику, соединявшему чёрный ход с парадным, очень внимательно глядя перед собой – на случай, если Вертлявого отправят куда-нибудь со спешным поручением и ему также удастся «точное попадание», по меткому выражению конюха.

Тускло освещённый коридор явно рассчитан был на завсегдатая, изучившего тут каждую половицу: неудивительно, что я дважды споткнулся в самых тёмных его углах. Но впереди слышались голоса, и на пол из приоткрытой двери падала полоска света, источником которого, судя по характерным красноватым сполохам, был камин. Голоса, словно выплывавшие во мрак по световой дорожке, звучали дуэтом: в нежную женскую трель неуклюже вписывался мужской бас.

Я продвигался вперёд осторожно, но не воровски: когда не уверен в том, какой приём тебя ожидает, всегда лучше топать погромче. Судя по тому, что голоса вдруг смолкли, мои ботинки сделали своё дело. Я прошёл ещё немного, распахнул полуоткрытую дверь и оказался лицом к лицу с супругой хозяина и Вертлявым.

Последний подвергался допросу: выражение его лица свидетельствовало об отчаянной попытке вспомнить что-то важное. Моё появление слуга воспринял с нескрываемой радостью, – во всяком случае, на дверь он бросил такой взгляд, каким грабитель благодарит табличку с надписью «чёрный ход», за которой его ждёт оживлённая городская улица. Женщина поднялась, а я весьма бесцеремонно переступил порог.

Стучать я не стал вполне осознанно, и всё же одной только решимости оказалось мало, чтобы подавить ощущение вдруг возникшей неловкости. Смущение моё лишь возросло после того, как я взглянул на хозяйку внимательнее. Вместо дородной дамы свойских манер с цветущей физиономией передо мной предстала женщина, которая в любом обществе была вправе рассчитывать на самое уважительное отношение. Спокойствие и решительность, чувство собственного достоинства, светившееся в каждой черте её смугловатого лица, производили достаточно сильное впечатление. Моё умышленно невежливое вторжение вряд ли могло теперь быть оправдано смягчающими обстоятельствами: присутствие в комнате такой женщины делало мою фамильярность совершенно неприличной.

– Вынужден принести вам свои самые искренние извинения, – начал я как нельзя серьёзнее. – Единственное готовое у меня на сей момент объяснение столь бесцеремонному вторжению состоит в следующем: услышав голоса, я захотел с кем-нибудь пообщаться.

– Ничего страшного, сэр, – несколько удивлённо проговорила миссис Ферн. – Я готова поговорить с вами, если это действительно необходимо. Саймон, можешь идти.

Женщина говорила с шотландским акцентом. Возможно, именно происхождение и объясняло отчасти некоторые особенности её поведения. Саймон – он же Вертлявый – воспользовался разрешением с необычайной живостью, причём от восторга рискнул даже мне подмигнуть.

– Вам, наверное, одиноко, сэр? – спросила миссис Ферн с улыбкой, очень украсившей её тонкие, чётко очерченные губы.

– Жутко! Думаю, вы, как никто другой, можете это понять.

– Ага, уловили акцент? Но я не из Шотландии, хотя отец мой действительно приехал с севера. Ужасно суеверный был человек и любил пугать меня сказками о феях, домовых и прочей нечисти, обитающей среди холодных горных вершин.

– Место, где вы поселились, вполне подходит для того, чтобы продолжить общение с миром духов, – заметил я.