– Пожалуйста, извините, – пробормотал я. – Всего лишь очередной фотографический отпечаток прошлого.

– Я вижу, у вас хорошая память, – улыбнулась она. – Итак, Саймон, где Джордж?

Вертлявый задрожал всем телом; после недавней своей встречи с конюхом я мог догадаться о причине его волнений.

– Ну же, Саймон! – резко повторила хозяйка.

– Он вышел, – выпалил несчастный слуга и затрясся так, что угольки из лопатки посыпались во все стороны.

– Эй, парень! – Миссис Ферн ухватилась за рукоятку, прекратив этот угольный град. – Ты в своём уме?

Швырнув угли в огонь, она ужаснула Вертлявого следующим вопросом:

– Зачем вышел Джордж? Он под таким ливнем и потонуть может.

– Умоляю вас, мадам, я не знаю, – заикаясь, солгал Вертлявый.

Наконец хозяйка его отпустила.

– Никогда не поймёшь, что у этого несчастного на уме. Правду он говорит с таким видом, будто лжёт. Выдумки же получаются у него вполне правдоподобно.

«Кого надеется она ввести в заблуждение таким объяснением, себя или меня?» – подумал я, но, бросив взгляд на спокойное, открытое лицо этой женщины, тут же укорил себя за подозрительность. В комнату вошёл хозяин.

– Добрый вечер, сэр, – пробасил он раскатисто. – Как вам наш ужин?

– Не припомню более вкусного угощения, – ответил я. – В комбинационной кулинарии вы настоящий виртуоз!

– Мне ведь, сэр, пришлось однажды работать под началом у хорошего шефа. В чём дело, миссис? Что-то, я вижу, тебе взгрустнулось.

– Джордж вышел из дому, – недоверчиво проговорила хозяйка.

– Неужели? – Мистер Ферн наклонился, чтобы зашнуровать ботинок. – Что ж, остаётся только благодарить бога за то, что он у нас такой плавучий. Этот ливень, пожалуй, и рыбу утопит.

– Зачем он вышел, хотела бы я знать.

– Вот уж понятия не имею, – ответил хозяин, увлечённый своим шнурком. – Он у нас парень с причудами. А причуды – дело такое: лучше им не мешать. Одной переболеешь, другой, – глядишь, и полегчает.

Столь либеральное высказывание по упомянутому вопросу, похоже, не произвело на миссис Ферн должного впечатления. Я видел, что с губ её готов был сорваться какой-то вопрос, более того – несколько раз она удержалась от него в самый последний момент. Я, разумеется, удалился бы, чтобы дать хозяйке возможность свободно высказать все свои сомнения, если бы не понимал при этом, что муж её явно не в восторге от перспективы остаться тут в качестве единственного ответчика. Желая хоть как-то меня задержать, он потребовал у жены «пузырёк сосудорасширяющего», выразив уверенность в том, что это средство «наверняка и труп вернёт к жизни». Я заметил, что означенные твари могут услышать нас и явиться с ближайшего кладбища, дабы отведать чудесного эликсира, на что он со смехом предложил мне, как потенциальному кандидату, оценить его свойства заранее.

Вино – сладкое, как нуайо, ароматное, как шартрез, – оказалось великолепным. Стоило мне, однако, заговорить о шартрезе, как я тут же услышал легенду о старом монахе, которому приятели – за то, что он выдал секрет старого ликёра, – придумали славное наказание: стали поить одним только этим самым ликёром, пока бедняга не испустил дух.

– Лучшая диета из всех, о которых мне приходилось слышать, – заверил хозяин и пошёл вставлять клинышек в расшатавшуюся оконную раму.

За то время, пока мы беседовали, буря усилилась. Словно вихрь дикой ярости вырвался вдруг из самого её сердца: в том, как стучался ветер в окна и двери, ощущалась почти личная ненависть ко всему живому.