— Может, сначала нальем? — вяло попытался я сменить пластинку.

— Нет, нет! — Она хрипловато рассмеялась. — Оставайся на своем месте, под микроскопом. Что произошло ровно двадцать четыре часа назад, когда ты сидел здесь же, на этом самом диване?

— Ты оскорбила меня, — ответил я обиженно.

— Грубо оттолкнув? — Ее рот насмешливо скривился. — Ты удивляешь меня своей чувствительностью, Рик, дорогой!

— А меня удивили предложенные тобой дешевые расценки, милая Максин, — честно ответил я. — Ты решила, что короткие минуты на твоей роскошной груди будут достаточным вознаграждением за мой поход на Нью-Блейден, где я должен был победить или умереть за Максин Барр. Думаешь, меня так легко купить?

— Но я же признала свою ошибку, Рик, мое солнышко, — тихо сказала она. — Я была готова заплатить самую высокую цену, а ты меня бросил. Почему, Рик?

— Я должен был доказать сам себе, что способен не поддаться даже на твою крайнюю провокацию, милая Максин. — Я улыбнулся ей. — Тогда, каким бы ни оказалось наше будущее, тебе никогда не удастся превратить меня в марионетку, как всех остальных.

— Какое тщеславие! — фыркнула она. — Какая мелкая бравада! Самодовольный маленький бычок не станет прыгать через изгородь, если не захочет, да?

— Почему мы все время говорим о тебе так, как будто ты единственная женщина в мире? — Я искусственно зевнул. — Разве ты не замечала, что вокруг есть и другие прелестницы?

— Ага! — В ее глазах мелькнула холодная сталь. — Как же, как же, я помню! Крупная блондинка, молодая и привлекательная, с потрясающей фигурой и великолепным лицом. Кажется, ее имя Соня Скотт? Ты ее описывал, как кобылу благородных кровей из конюшни гордого владельца и тренера Ирвинга Хойта.

— Ты все перепутала, дорогая Максин, — возразил я спокойно. — У этой девушки есть незнакомое тебе качество — достоинство. Его сразу видно — по тому, как она двигается, говорит, как смотрит прямо на вас, по саркастическому блеску глаз, в которых светится ум.

Она что-то совершенно особое, Максин, дорогая, поверь.

Ее фиалковые глаза испустили целый сноп ярких искр, когда она свирепо взглянула на меня:

— Достоинство? Да ведь она из класса ликеров! Типичная содержанка в мехах, которая твердит старому доброму Ирву о своей любви только до тех пор, пока он осыпает ее соболями и бриллиантами! Где здесь достоинство? — Максин откинула голову и хрипло, зло рассмеялась.

— У нее есть чувство внутреннего достоинства, — защищался я. — Это чувство невозможно приобрести, Максин, радость моя. С ним или рождаешься, или нет. Так вот, она родилась с ним, а тебя судьба обошла.

— Хорошо! — Максин внезапно вскочила с дивана и встала передо мной. Все ее тело дрожало от ярости. — Хорошо! — повторила она. — У нее есть чувство собственного достоинства! — Каждая черточка ее лица выражала насмешку. — Подумаешь, достоинство!

— Да! А у тебя его нет, и ты его не купишь! — Мы играли, и я тоже придал своему лицу едко-насмешливое выражение, но в искусстве лицедейства я не годился ей в подметки.

— Смотри на меня! — приказала она.

Когда я взглянул на нее, насмешливость исчезла так же, как и искры в глазах.